РУССКИЙ ХУДОЖНИК В РОДНОМ ОТЕЧЕСТВЕКруглый стол Совета по критике Союза писателей России Фестиваль русской словесности и культуры "Во славу Бориса и Глеба" традиционно включает в программу своих мероприятий круглый стол Совета по критике Союза писателей России. В текущем году обсуждались проблемылитературного процесса, ответ литературы на вызов времени. Вячеслав ЛЮТЫЙ, Михаил Хлебников (Новосибирск)
Михаил ХЛЕБНИКОВ (г. Новосибирск), ПЕЧАЛЬНЫЙ МИФ О НЕЧИТАЮЩЕЙ СТРАНЕ Говоря о кризисе современной литературы, мы, как правило, ищем корни проблемы в себе – людях пишущих. Склонность к рефлексии, переходящая в классическое самокопание, делают литераторов ответственными за все беды мира, начиная с проблемы глобального потепления и вымирания редких пород грызунов. Не будем отказаться от своей весомой доли вины – о ней речь ещё впереди – но посмотрим на ситуацию с другой стороны. В советскую эпоху было принято гордиться тезисом о самой читающей стране мира. В дне сегодняшнем мы сокрушаемся по поводу того, что Россия предала славное прошлое, перейдя в разряд стран нечитающих. По поводу первого утверждения имеются обоснованные, исторически подтверждённые сомнения. Но и второй тезис также далёк от действительности. Но есть ли в этом основание для оптимизма? Для того, чтобы разобраться в проблеме нужно пройтись, точнее, пробежаться, учитывая ограниченность выбранного мною жанра, по истории книги, которая не всегда сводится к истории литературы. Рассуждая в категориях «золотой век», «шедевры мировой литературы» и даже «классика на все времена», мы забываем о том, что слишком самоочевидно. Литературу создают не только писатели, но и читатели. И произошло это не в самое далёкое от нас время. Ещё в восемнадцатом веке существовала особая иерархия литературы. Её вершинами были исторические, философские трактаты, письма, мемуары. В наши дни мы называем это нон-фикшеном. Роман – основная единица литературы наших дней – существовал где-то внизу иерархии. Отмечу факт малоизвестный – рядом с романом находился ещё один представитель мира «художественной литературы». Это была сказка. Отношение к ним было почти одинаковым. Причина тому простая и очевидная – романы, как и описание нелёгкой судьбы девочки в красном головном уборе, были придуманы. Сюжеты их могли увлекать, книги хорошо продаваться, но читатель не воспринимал их в качестве какой-то ценности. Мода на то или сочинение, порою в несколько томах, легко приходила, а потом ещё быстрее уходила. Имена романистов выветривались из памяти, да и зачастую крупная форма печаталась без упоминания её создателя. Конечно, и сегодня мы можем найти примеры книг без авторства. Но этим балуются как раз писатели, кто пытается заинтересовать читателя бросающейся в глаза безымянностью своего гипотетического бестселлера. Обычно хитроумных, но, в общем-то, наивных интриганов никто не замечает. В эпоху маркиза де Сада сочинители считали: присутствие их имён на обложке мало что им даёт. И это не знак какой-то особой скромности или застенчивости. Писатели восемнадцатого века «продавали» себя обществу несколько иначе. Например, ценилось внимание со стороны титулованных особ. Как ни странно, такая форма мягкого продвижения литературы приводила к тому, что облечённым властью персонам приходилось действительно читать и отзываться. Порою императоры, короли, ставшие невольными любителями и ценителями слова, вступали в переписку с сочинителями, подкрепляя репутацию последних. Ситуация кардинально изменилась в позапрошлом веке. Литература усложняется, перестает быть только развлечением и одновременно невероятно вырастает число собственно читателей. Для нашего сегодняшнего сознания эти явления противоположны. Чем объясняется подобный парадокс? В учебниках литературоведения, которые мало кто читает, среди терминологического буйства присутствуют слова, имеющие отношение к реальности: жизнеподобие и типизация. Читатели неожиданно увидели в романах отражение действительности, а в его героях – самих себя. Последнее – не такая простая вещь. В девятнадцатом веке начался процесс «открепления» человека от традиционных маркеров. Но потребность в самоопределении никуда не ушла, она только усилилась. Именно литература и стала зеркалом, смотря в которое можно было увидеть и понять самого себя. Смотрение магически затягивало сильнее всякого авантюрного сюжета. Помимо самоопределения читатель узнавал в других персонажах знакомых, родных, друзей и врагов. Мир расколдовывался, книги представляли собой, говоря современным языком, открытый код, на основе которого можно было проектировать собственную жизнь. Понятно, что результаты неизбежно разнились. Рахметов из «Что делать?» Чернышевского толкал читателя в протестное движение, а малолетние поклонники жюльверновского Паганеля могли на всю жизнь заболеть географией и путешествиями. Чем велика литература позапрошлого века? Прежде всего – галереей героев, именами переставшими быть исключительно книжными. «Мистеры Пиквики», «Настасьи Филипповны», «Гобсеки», «Наташи Ростовы» обрели человеческую плотность и плотскость. Великие народы вступили в необъявленную войну, в которой не уничтожали, а напротив – шло соревнование по созданию героев и образов. Неожиданно для всех в эту битву вмешались русские, до этого просто отсутствовавшие на поле боя. Историки и сегодня спорят о том, кто – французы или русские одержали победу, или не проиграли в Бородинском сражении. Но вот русская литература девятнадцатого века выиграла словесную войну вчистую, накрыв сознание современников мощными крупнокалиберными залпами «Войны и мира», «Братьев Карамазовых», точными картечными попаданиями Гоголя и Чехова. Что мы видим сегодня? Основная проблема не в том, что наши соотечественники перестали читать, а в том, почему и что они читают. Чтение – социальный навык, от которого, будем откровенны, избавиться не так уж и легко. Ссылки на низкие тиражи должны быть скорректированы количеством изданий, огромным рынком легального и теневого цифрового контента. Утверждение, что читатель исчез, верное и ложное одновременно. Растворяется или почти растворился «свободный читатель». Большинство потребителей книжной продукции расписаны, прикреплены к тем или иным жанрам. Но границы жанра означают не только внутреннее деление, а общее отношение к действительности. Слово перестало соотноситься с нашим миром. Чтение снова, как и в позапрошлом веке, превращается в форму развлечения. Отмечу, что сегодняшняя критика всё реже обращается к понятию «фальшивость», которое было в ходу ещё лет сорок тому назад. Именно оно выступает противоположностью жизнеподобию. Его отсутствие не означает, что современная литература не знает такой проблемы. Напротив, современный читатель всё меньше нуждается в таком критерии. Он не желает видеть, прочитывать себя или постигать с помощью книги наше нелёгкое время. Литература должна развлекать, уютно, нестрашно пугать, смешить, быть приятной для сознания. На первый план уверенно выходят такие жанры как фэнтези, любовные романы, книги для подростков. Давайте остановимся на первом названном направлении. Если присмотреться, то бескрайний поток эпосов о владельцах волшебных мечей, магических посохов и прочей картонной бутафории берёт своё начало в литературной сказке времён Шарля Перро. Но и здесь есть элемент явного снижения. Всё чаще предметом вдохновения для творцов книжных по форме саг выступают нелитературные источники – фильмы, сериалы, компьютерные и настольные игры. Подобная «помотивность» ещё больше придаёт современным рыцарским романам оттенок безнадёжной, тусклой вторичности. Жанровых книг много, имена же практически отсутствуют. Большинство ценителей «меча и магии» читают не конкретных авторов, а серии, ориентируясь на ключевые слова. Люди старшего поколения помнят замечательную формулировку – «книга, которая перепахала». Сегодня это звучит слишком сильно и как-то снижено, по-крестьянски. И здесь разница между «тогда» и «сегодня» фундаментальная. Книги меняли сознание, изменения в сознании приводило к тому, что мир приобретал новые черты. В нынешние дни чтение приводит к тому, что ментальный побег может сопровождаться даже физическими действиями. Облачившись в купленные на маркетплейсах аутентичные наряды и доспехи из особо прочного пластика, рыцари, пажи, прекрасные дамы, стрелки из луков с помощью пригородных электричек перемещаются на лоно дикой природы. Там, распугивая мирных туристов и приводя в бешенство спокойных до того клещей энергичным пением гимнов и постановочными боями, адепты жанра реализуют накопившееся за долгие месяцы офисных страданий желание соответствовать своим любимым героям. После лесных подвигов бывшие трубадуры тихо возвращаются на место своей постоянной работы. Каковы варианты действия для писателей? Их три, и они понятны. Есть вариант для отчаянных эстетов. Отвернуться в печали от картины падения и забвения и попытаться усложнить Джойса, рассчитывая на понимание со стороны таких же тонких ценителей словесного чародейства. Прекрасно, если последние заседают в жюри какой-либо денежно приятной премии. Как видите, и здесь не обходится без элементов волшебства. Премиальный процесс – отдельный и печальный разговор. Внешне с этим всё обстоит хорошо. Число премий и конкурсов предоставляет авторам возможность несколько раз заходить в «бурные премиальные воды» со своим творением, рассчитывая на то, что оно рано или поздно будет оценено по достоинству. Проблема лишь в том, что в большинстве случаях такие награды имеют «непреходящее нематериальное выражение» и сводится к выдаче похвального листа и «памятного сувенира». Всё больше авторов может похвастаться пригоршней премиальных значков и солидной стопкой дипломов. Если арифметически сравнивать победы в литературных конкурсах и премиях с количеством читателей того или иного многократного чемпиона, то любители изящной словесности, как правило, оказываются в досадном меньшинстве. Реалисты согласны с диагнозом эстетов, но готовы принять правила игры. После внимательного «с карандашом» изучения многотомья Толкина, Сапковского и Мартина автор начинает лепить свои «уникальные миры» и, стыдливо оглядываясь, размещать их в сети. Здесь, на таких площадках как author.today начинающий творец – этот статус присваивается после написания примерно пятнадцати романов – вступает в увлекательную гонку за читательское внимание, за которым маячит такое притягательное и сладкое понятие как монетизация. Последний вариант выхода – самый скучный и потенциально бесплодный. Писать так, как если бы существовал читатель, способный увидеть в вашем романе или рассказе себя, узнать своё время. Из относительных бонусов подобного подхода – всё меньшее число авторов, которые работают «по старинке». Но тут маячит неприятный вопрос: остались ли в реальности, кто сможет прочитать и увидеть? Зачастую мои исторически подкованные и эрудированные коллеги проводят оптимистическую аналогию с послереволюционными годами, когда была преодолена не только экономическая, но и культурная разруха. И выразилось это в кратном увеличении числа читателей. Другими словами, системное воздействие в состоянии решить эту проблему. Всё это так, исключая один важный момент. Культурная работа шла в отношении людей, большинство из которых представляли собой «чистый лист». Им предлагался определённый литературный пакет, состоявший из народного издания Пушкина, журнала «Безбожник» и брошюры о колхозном строительстве. Александр Сергеевич в сознание врастал хорошо, формируя базу, основание для дальнейшего книжного восхождения. Сегодня же мы имеем дело с аудиторией, которую, к сожалению, нельзя назвать полностью незнакомой с миром литературы. Им комфортно с тем, что у них есть, к остальному же она не испытывает ничего, кроме равнодушия. И ещё немаловажное: насколько у нас самих хватит желания писать, несмотря на превосходящие силы действительности. Ведь когда мы привычно говорим, что наши современники перестали читать, мы имеем в виду, что не читают именно нас.
Нина ЯГОДИНЦЕВА (г. Челябинск), КООРДИНАТЫ БОЛЬШОГО СТИЛЯ: Практически каждый серьёзный разговор сегодня начинается с констатации того, что в мире происходят существенные перемены, и далеко не всегда во благо человеку. Но именно это побуждает нас к осмыслению происходящего, выбору того или иного пути, активному действию в достижении цели. Мы подошли к тому моменту развития, где отчётливо обозначилась развилка эволюции, точка бифуркации, выбора пути на долгий период. Обычно такая точка заставляет выбирать из целого веера вероятностей, возможностей – есть основные, магистральные, есть менее приметные, дополнительные. В этот раз мы оказались в той точке, где вероятности расходятся в прямо противоположные стороны: это развитие самого человека или развитие технологий и передача большинства человеческих функций, в том числе мышления и действия, машинам – то есть речь идёт о трансгуманизме, о тупике развития человека и человечности. Осознаём ли мы всю глобальность этого выбора? Да, безусловно. Понимаем ли, что у нас по сути только один путь – развитие человеческого в человеке? Да. Не хватает, быть может, только одного: понимания, что человек творит свою историю сам, и выбор между трансгуманизмом и гуманизмом – это всего лишь выбор между двумя проектами, один из которых уже активно разворачивается, а второй только ещё медленно осмысливается как шанс прорваться в будущее. Собственно, всё, что происходит вокруг нас и с нами, – составляющие разного рода проектов, и если у нас такого проекта нет, значит, мы становимся расходным материалом для проектов чужих. Но как только мы – общество, страна, государство – замысливаем свой проект и из объектов воздействия становимся субъектами действия, меняется всё. Это уже победа, переход из состояния жертвы в состояние героическое, то есть сопротивление превосходящим по силе обстоятельствам; от принятия чужой воли к излучению воли собственной, а значит – и жизни. Не это ли произошло в Великую Отечественную, Победа в которой остаётся Великой вот уже 80 лет? Да, фашисты напали на Советский Союз – у них был проект мирового господства, но у нас был свой проект будущего, и центром советского проекта был выбран человек, личность, ответственная за себя, страну, человечество. Идея человека как средоточия смыслов, существа космического, проходит через всю русскую литературу, начиная с фольклора, где архетипом является человек с двумя телами, разделёнными только кожей – один – маленький – внутри, другой – безграничный – всё, что вокруг. Это модель личности – цельного и целостного человека, представляющего Универсум в тварном мире. Идея личности идёт из корней нашей культуры, прорастает через золотой век русской литературы, делая знание о человеке живым, объёмным, всеобъемлющим, цельным. Советский проект воплощения целостной личности, способной всю свою волю концентрировать и направлять к цели – во многом увенчался успехом, а создавался этот человек при помощи Слова, при помощи литературы, поскольку именно слово является инструментом построения сознания, формирования личности, и высшей формой существования слова творящего для нас является художественная литература Мы пережили непростые 35 лет, медленно и тяжело приходя в себя после чудовищной травмы великого национального предательства. И сегодня мы снова обретаем смысл, силу и способность быть субъектами исторического процесса. Наш проект по-прежнему – человек, личность. Наш инструмент по-прежнему Слово, литература. В сентябре 2024 года в Москве прошла масштабная конференция литературоведов, критиков и литературно-творческих педагогов «Большой стиль» На этой конференции русская идея личности снова прозвучала из уст ведущих критиков. Летом 2025 года вышел сборник докладов и сообщений. Особенно яркой и важной нам представляется мысль доктора филологических наук, профессора Анатолия Андреева о том, что эта идея является наиболее привлекательной не только для представителей нашей культуры, и это возможность объединить все здоровые силы человечества для преодоления опасных кризисных процессов, разворачивающихся сегодня на наших глазах. В заглавии нашего доклада даны три координаты Большого стиля: время, человек, поступок. Первая из них – время. Время Большого стиля всегда рубежное, требующее от человека максимальной воли к жизни. Настоящий момент мы вполне можем охарактеризовать как рубежный, когда уже нельзя сделать вид, что не понимаешь происходящего, когда старающийся спрятать голову в песок выглядит примерно как страус на асфальтовом шоссе. Вторая координата Большого стиля – человек. Мы очень много говорим о его цельности и целостности, а в чём её смысл, почему она оказывается так важна? Речь идёт о внутренней полноте и гармонической согласованности Микрокосма личности. Целостный человек воспринимает и мир как целое, сложное, взаимосвязанное и – главное – связанное с самим человеком. Следовательно, не борьба за ресурсы и упреждающая агрессия, не стратегия выживания в мире, полном врагов, а постепенное вхождение, в целое Мироздания, освоение его сложнейших законов и принципов и исполнение своего предназначения в этом большом мире, ведь если он целен, согласован, един, – ты не можешь быть в нём случайным, ты можешь быть только необходимым. Решив проблему целостности человека, мы решаем целый комплекс проблем социальных и общечеловеческих. Вот Пушкин – за что он так любим, почему он по-прежнему наше всё и наша надежда на будущее? Пушкин несёт в себе такую гармонию, которая позволяет опуститься в самые глубокие и тёмные бездны – и не погибнуть, подняться в самые высокие выси – и не сгореть… То есть гармония – это не только про красоту, это про максимальную силу, энергию, ровно распределённую в системе и производящую обманчивое впечатление лёгкости. Целостный человек – это как правильно собранная электрическая схема, где провода не висят, разлохмаченные, где не искрят соединения, где энергия не пропадает, не становится причиной пожара, а работает ровно, сильно и направленно, с постоянным напряжением воли. Системное образование у нас разрушено – это давно не секрет. Ставка сделана на хаотическую информацию, на атомизацию социума, личности, мышления. И сыграла эта ставка потому, что игроки использовали соблазн и опирались на слабость. Воздействуя на маленького человека, она делала его всё меньше и меньше, беспомощнее и беспомощнее. Потому что это чужой проект, для которого мы и наши дети – расходный материал. И обратите внимание, как много в последнем десятилетии стало произведений о людях странных, не то чтобы слабых, а каких-то искажённых, деформированных, маргинальных личностях, появилась литература «травмы», в которой главная идея не столько изживание неизбежной в жизни каждого человека боли, сколько нахождение и обвинение виновника, нанесшего травму, и бесконечное расчёсывание болячек. Но я с радостью вижу, как идея созидания, преображения расходится подобно кругам по воде и находит отклик у многих и многих – значит, время пришло, и злонамеренный инфантилизм, выученная беспомощность, бессмысленная жертвенность постепенно вытесняются из нашей жизни. Большой стиль – большая ставка, поворот неблагоприятных обстоятельств во благо и опора на силу. Человек из потребителя должен превратиться в созидателя, из страдающего обывателя – в действующую личность, из материала для чужого проекта – в автора проекта собственного, из маленького себя – в себя космического. И это – задача литературы. Приведу потрясший меня в Дагестане факт: на Чиркейской ГЭС, где в результате землетрясения 1967 года одна сторона гигантской плотины вместе со скалой отошла от тела горы. Это грозило страшными бедами людям, жившим ниже по течению, и советские инженеры сумели так пришить отколовшуюся скалу вместе с краем плотины обратно к горе, что плотина выдержала следующее землетрясение 1970 года. И наконец, третья координата – поступок. Какого качества он должен быть, чтобы соотноситься с Большим стилем? Первое, конечно, это личная воля – её присутствие, её напряжённость и устремлённость. Но этого недостаточно. Сильная личная воля может быть направлена на захват ресурсов, устранение конкурентов, она может питать ненависть и приводить к самоуничтожению… Воля целостной личности всегда вписана в макросистему Универсума, согласована с ней – это воля к жизни, но никак не воля к смерти своей или чьей-либо. За счёт этой космической согласованности ресурс личности усиливается многократно, и поступок её возрастает в своём значении, даже если он исключительно личный. Помните подвиг Матрёны Вольской, учительницы, которая, сама беременная, 200 километров вела колонну детей из оккупированной фашистами Смоленской области, откуда их должны были вывезти в Германию в качестве рабов, на нашу территорию? Это было в 1942 году, и было ей 23 года. Собирая детей из деревень по пути, три учительницы, которым не было ещё и 25 лет, вывели из оккупации более 3000 русских детей. Вот эта согласованность воль большой и малой цельностей, которая даёт силу необыкновенную, это принятие человеком космической ответственности за свои поступки – и есть Большой стиль. Я говорю сейчас не только о литературе, но прежде всего о жизни, потому что Большой стиль – это и стиль жизни, система характерных принципов, отличающих один способ жить от другого. Большой стиль проявляет себя во всём – в литературе, разумеется, в музыке, архитектуре, живописи, театре – но и в промышленности, и в освоении и облагораживании пространства, и в помощи братьям нашим меньшим. Большой стиль потому и большой, что он всеохватен, но главный его инструмент – литература, и большим должно стать прежде всего Слово. Ощущение себя Большими – в нашей крови, в нашей генетике, и навязанный нам инфантилизм уходит перед лицом грозных обстоятельств Истории. Обозначение координат, конечно, не исчерпывает огромного пространства возможностей русского проекта личности. Но, смею надеяться, даёт точки опоры в выстраивании нашей стратегии жизни и всестороннего творчества, которые в рамках Большого стиля по сути являются синонимами.
Людмила ШИЛИНА (г. Воронеж), СОВРЕМЕННАЯ ДЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА: 11 июля 2025 года вышел Указ президента Российской Федерации «Об утверждении основ государственнной языковой политики Российской Федерации». В нем в разделе «Задачи государственной языковой политики» среди других задач упоминается: ...м) поддержка современного литературного творчества, сочетающего высокую художественную ценность и гражданскую позицию, совершенствование системы книгоиздания и книгораспространения в Российской Федерации; н) обеспечение высокого художественного и нравственного уровня книг для детей, повышения доступности детской литературы, приобщение детей и их родителей к лучшим произведениям отечественной и мировой литературы». Эти два небольших абзаца в Указе говорят о многом. Вопросы и проблемы литературы для детей всегда волновали общественность, и родительскую и педагогическую. И конечно же, самих писателей, пишущих для детей. Что сегодня происходит в этом направлении в нашей стране? Положение дел достаточно непростое. И оно отражает и те политические, и социальные процессы, которые идут в стране сегодня. Осенью 2024 года в сфере детской литературы произошло событие, взволновавшее общественность. Некто Николай Нилов, представляющий Совет по детской книге при СП РФ (хотя есть такой Совет, давно организованный Сергеем Михалковым), заявил, что «около 60% детских книг строго соответствуют пяти деструктивным направлениям, каждое из которых формирует определенные негативные установки в сознании детей». При этом самого исследования никто не видел, а на запрос нескольких организаций предоставить это исследование ответ не был получен. Когда Нилова все-таки вынудили продемонстрировать это исследование, то выяснилось, что под этим подразумевалось что-то вроде читательского дневника, небрежно оформленного. К тому же обвинитель далеко не эксперт в данном вопросе. Но маховик уже был запущен, этот анализ быстро подхватили чиновники, представители массмедиа и начали спекулировать на теме, не имея ни малейшего представления ни об авторах, ни о книгах, ими написанных. Опубликованные выводы этого исследования Совета по детской книге о современной детской литературе вызвали крайне отрицательную оценку со стороны профессионального сообщества (авторов, издателей, библиотекарей) и широкой аудитории специалистов (психологов, филологов, педагогов, лингвистов). В ответ на «исследование вредной детской литературы» отраслевое сообщество инициировало Открытое письмо детских издателей, писателей, специалистов по детскому чтению с запросом раскрыть материалы исследования для всего профессионального сообщества. Письмо было опубликовано на сайте журнала «Книжная индустрия». Пришлось всем этим ключевым институтам и заинтересованным лицам заняться не своим прямым делом по созданию хорошей детской книги, а круговой обороной и привлечением союзников. 22 ноября в «РГ» поступило официальное письмо из Российского книжного союза, в котором сообщалось, что после совместного обсуждения руководители Российского книжного союза и Союза писателей России пришли к заключению, что результаты данного исследования и его обобщающих выводов некорректны и ни при каких обстоятельствах не могут быть использованы. Письмо опубликовано на сайте РКС. В официальном письме приводится комментарий бывшего председателя правления Союза писателей России Николая Иванова: «Союз писателей России разделяет ценности и задачи Российского книжного союза и экспертов книжной отрасли по развитию детской литературы, популяризации чтения, поддержке современных российских авторов, продвижению традиционных ценностей и патриотизма. Первоначальные выводы исследования детской литературы, которые были частично опубликованы в ноябре 2024 года, нуждаются в доработке и корректировке с привлечением дополнительных источников информации. Все последующие аналитические работы Союз писателей России планирует проводить с привлечением широкого круга экспертов на основе диалога и конструктивного взаимодействия». Сторонами было принято решение о необходимости продолжения диалога и консолидации усилий для укрепления позиций современной российской детской литературы, популяризации чтения, продвижения традиционных ценностей через книги, которые формируют нравственные ориентиры и воспитывают подрастающее поколение. Тем временем, в докладе Минцифры о состоянии книжного рынка за 2024 год приводится такая статистика по детской книге: с 2019 по 2024 год количество наименований снизилось на 7%, тиражи упали на 26%. И это, безусловно, свидетельствует о проблемах, связанных не только с удорожанием издания книг. Когда я начинала писать для детей, перспектив для российских детских писателей не было вообще. В 2010-х годах в книжных магазинах в разделах книг для детей плотными рядами стояла зарубежная классика, советская классика и современная переводная литература. Наших соотечественников – современных авторов, пишущих для детей, на этих полках почти не было, за исключением нескольких имён. А вот сами авторы и тексты, ими написанные, уже были. Потом появился конкурс «Новая детская книга» (НДК), премия Крапивина, где я попала в полуфиналы, я участвовала в семинарах для детских писателей. И я, окрыленная этим успехом, стала посылать свои тексты в издательства. Мне отвечали: нам понравилось, но издать не можем – родители и старшее поколение не знают и не хотят знать современных отечественных авторов, а потому вашу книгу просто не купят. Издатели были правы, книги современных авторов тяжело расходились. Поэтому я и начала с самиздата. Так хоть некоторые мои книги увидели свет. Их читали, они быстро раскупались, меня просили подпечатать. И если я стала писать прозу в начале 2000-х, то первая книга рассказов для детей вышла в 2011 году. Это был длинный путь, требующий стойкости и веры в себя. До финиша доходили те, кто продолжал идти, несмотря на все неудачи, и работать над собой. Мы не то чтобы открыли дверь, мы проломили лбом стену. Мы писали книги не ради гонораров и славы, их особо и не было. И сейчас нет. Детлит для большинства населения нашей страны остаётся неизвестной и малоинтересной территорией. Мы не нужны были государству, нас не звали на центральные каналы, не рекламировали, не снимали фильмы или мультфильмы по нашим произведениям. Но вот, наконец, все начало меняться. Появились разнообразные семинары, оплачиваемые резиденции для писателей, денежные премии… И тут же выяснилось, что многие родители боятся давать детям книги современных писателей – они их не знают, плюс считают себя не совсем компетентными в этом вопросе, родителям нужно одобрение знающих людей. Тем не менее современные писатели — такие же обычные читатели и обычные родители самых разновозрастных детей. А еще часто их работа связана с детьми. Поэтому они прекрасно отдают себе отчет: и какие сейчас дети, и что их беспокоит, а также о чем с ними можно говорить и как. Вот, к примеру, книги, появившиеся в последнее время, на волне привлечения интереса к Великой Отечественной войне. У них примерно одинаковые названия «Герои нашего города», «Дети герои» т.п.. Книги с такими названиями и соответствующим содержанием сегодняшние дети читать не будут. И это один из многочисленных вызовов времени, которые встали перед детскими писателями в полный рост. Подобные книги хороши не для детей, а для отчетов перед начальством, дескать, есть у нас такое, или для освоения грантов. Польза от них нулевая. Кстати, это мнение писателя, участника СВО Дмитрия Артиса, впервые написавшего книгу для российских детей о том, как живут дети в городах и селах, где идет война. Необходимы другие книги, в которых через художественное осмысление рассказывается о детском героизме. Книги с хорошим, увлекательным сюжетом и написанные внятным языком, без лишних мудрствований и лозунгов. А детям предлагают публицистику, которой забиты все новостные каналы от радио и телевидения до социальных сетей. Публицистика, тем более, новостная, умирает, не успев родиться. На её место приходит новая. Мы знаем, с какой скоростью движется современный инфопоток. Противостоять ему способна исключительно художественная проза. Скучные книги мало кому интересны, это непростой труд – написать о важном так, чтобы было не оторваться. Если государство обеспокоено состоянием детской литературы (о чем говорит создание одного Совет за другим), необходимо не просто множить некие надзорные структуры, а дать стипендии авторам, номинации в больших конкурсах, организовать издательство, которое будет выпускать книги под госзаказ, гранты для библиотек, чтобы эти книги туда поступали и т. п. Включать в школьную литературу определенные книги, к примеру. Современный литературный процесс в детской и подростковой литературе должен быстро реагировать на изменения в мире и запросы читателей. Век цифровых технологий и социальных сетей, задачи, связанные с экологией, политикой и социальными проблемами, находят отражение в современной литературе, которая становится более разнообразной, инклюзивной и ориентированной на диалог с молодым поколением. Сегодня перед авторами, издателями и педагогами стоят новые вызовы: как увлечь чтением поколение digital natives (цифровых аборигенов), как говорить с детьми на сложные темы и как сохранить традиции, оставаясь актуальными.Литература для детей и подростков продолжает меняться, и важно, чтобы эти изменения шли в ногу с запросами нового поколения. Это сегодня уже не подлежит сомнению. Нам предлагают оставить все как есть, мол, рынок сам порешает. Но он и так порешал за последние десятилетия. В сегодняшних условиях при продвижении товара не спрос порождает предложение, а наоборот. То, что сегодня на книжном рынке предлагается, то и должны, по мнению издателей, хотеть люди. В итоге мы получили полное отсутствие современных, патриотической направленности книг, замалчивание темы СВО или же прямое выступление против. Нет ни одной книги для детей о современных героях России, и речь не только о военных, участвующих в спецоперации. Подвиги совершают летчики, сотрудники МЧС, полицейские и даже простые мальчишки и девчонки. Но наши детские писатели говорят, что они вне политики. Невозможно представить, чтобы в начале Великой Отечественной войны так сделали Михалков, Маршак, Катаев, Кассиль, Барто и другие классики советской детской литературы. В отличие от нынешних писателей они четко понимали воспитательную функцию детской литературы и то, что литература – это важный инструмент для работы с подрастающим поколением. И если о любви к Родине, гордости за достижения соотечественников и великой истории нашей страны, готовности защищать Отечество с нашими детьми не будут говорить российские писатели, то на их место придут писатели иностранные со своей конъюнктурой, не всегда соответствующей национальным интересам нашей страны и ее культурным ценностям. Что и произошло, и эта проблема так никуда и не делась. Правда, справедливости ради нужно отметить, что писать на тему СВО, тем более для детей, могут далеко не все. Она сложна, трудоемка, много времени займет только сбор фактического материала. И еще нужно буквально гореть этой темой, жить ею. Это неподъемная задача для многих писателей. А для тех, кто все же решился написать детскую книгу или книгу для подростков/молодых взрослых о том, как живут их ровесники в зоне проведения СВО, возникает другое препятствие, более существенное — издание такой книги. Я приняла участие в дискуссии, которая состоялась в июне на фестивале «Красная площадь», и рассказала о безуспешных попытках издать свою книгу, где объясняю молодежи, что же все-таки произошло в соседней стране, касаясь и вопросов истории, и сегодняшних событий. Только после вмешательства тех, кто мог напрямую книгу рекомендовать в издательство, их откликнулось сразу несколько. И как должен себя чувствовать писатель, проделавший гигантскую работу и написавший книгу на эту сложнейшую тему, если он не получил от десятка издательств ни ответа, ни привета? Вопрос риторический. Современную детскую литературу потому и не знают и не говорят о ней, что она беззуба и не откликается на происходящее в стране, волнующее людей. И не только писатели в этом виноваты. Бесконечные истории о котиках, единорогах и феях, о попаданцах, драконах и колдунах, которые издать в разы проще и они сегодня наполняют издательские портфели, не расскажут ребенку о том, что сейчас происходит с его сверстниками, родителями и всей страной. Такие книги не откликаются на основную потребность детей – задавать вопросы и получать ответы на них. Прямые, четкие, но в то же время бережные, с учетом возрастной психологии. И кто, если не писатель, сможет с ним об этом поговорить. Но тогда нужно пересматривать всю издательскую политику в отношении детской литературы. Но пока мы видим только благие намерения. Замалчивание проблем не ведет к их исчезновению. И когда большинство телевизионных сюжетов посвящено насилию и смерти, у детей должна быть возможность озвучить свои страхи, поговорить о них. Эту задачу в какой-то мере выполняет детская литература на «сложные темы». Детей невозможно заставить читать то, что им не нужно, не интересно. Если проблемная литература востребована, значит, есть дети, которым она нужна. Сложные темы в литературе необходимы. Ребенок обязательно встретится с ними в жизни; лучше, если у него уже будет опыт обсуждения, проживания этих историй в литературе. Столкнувшись с серьезной проблемой, ребенок может найти размышления на сходные темы в книгах (не готовые ответы, но именно размышления — решение ему все равно придется принимать самому).Любой психолог скажет, что растить ребенка в оранжерейных условиях, в абсолютно дистиллированной среде — вредно и опасно; он останется беззащитен, не нарастит иммунитет. Контролировать детскую литературу хотят творческие союзы и научные институты, Министерство культуры и Госдума. Но детская литература нуждается не в контроле, а в поддержке: детские книги, если это художественная литература, а не прикладные учебные пособия, издаются крошечными тиражами — 3000 экземпляров, стандартный тираж детской книги, — это капля в море даже в масштабах Москвы, а не всей страны. У многих семей не хватает денег на покупку детских книг, самоназначенные эксперты пугают страну опасностью детских книг то для психики, то для здоровья, то для жизни. Родители, которым и так не слишком легко разобраться, машут рукой и говорят: «Лучше читать старые проверенные советские книжки».А они, увы, от современного ребенка все дальше и дальше. Сегодня перед современной детской и подростковой литературой стоят как никогда, пожалуй, самые серьезные вызовы за последнее столетие. Цифровизация Дети и подростки проводят больше времени в соцсетях и играх, чем с книгами.Конкуренция с цифровыми развлечениями пока нами проиграна. Необходимо активнее использовать и осваивать новые медиа, включая электронные книги, интерактивные приложения, веб-комиксы и видео-блоги, расширять границы читательского опыта и делать литературу более доступной и интерактивной. Обращение к сложным темам В современной литературе для детей и подростков все чаще затрагиваются темы, на которые раньше накладывалось табу: социальные проблемы, экологические катастрофы, политические конфликты, психологические травмы, смерть и утрата. В литературе для детей и подростков все больше внимания уделяется вопросам инклюзии, жизни представителей разных рас, культур и людей с инвалидностью. Библиотерапия и ее роль в восстановлении от ПТСР Причины ПТСР: природные или техногенные катастрофы, террористические акты, несчастные случаи (авария и так далее), пережитое физическое, сексуальное или психологическое насилие, смерть близкого человека, длительные и тяжелые заболевания, хирургические операции и другие медицинские манипуляции. У жертв вооруженных конфликтов шанс получить ПТСР удваивается. Литературное творчество детей и подростков Растет количество литературных конкурсов и проектов, ориентированных на поддержку и развитие творческого потенциала детей и подростков. К примеру, прекрасный конкурс «Класс!», в котором я член жюри, на региональном этапе. Правда, здесь тоже хотелось бы большей чистоплотности в отношении членов жюри. Люди, подписавшие «нетвойнистские» письма, не скрывающие своих взглядов и радикально настроенные, не стесняются зарабатывать на таких конкурсах и их книги по-прежнему издаются. Интерактивность и мультимедийность Современные дети растут в цифровой среде, поэтому литература адаптируется: Популяризация чтения Различные акции и проекты направлены на повышение интереса к чтению у детей и подростков, включая книжные фестивали, встречи с авторами, буктрейлеры и книжные блоги. Есть прекрасные книжные блоги, которые ведут сами дети. Но здесь тоже есть опасность пригласить на такой фестиваль писателя, который сообщит детям, что «Россия агрессор». Современная детская и подростковая литература не просто развлекает – она помогает юным читателям понимать мир и себя. Её главная задача сегодня – оставаться честной, инновационной и доступной, несмотря на все вызовы цифровой эпохи. Современные авторы детской и подростковой литературы все чаще берут на себя роль наставников, психологов и проводников в сложном мире. Они пытаются помочь молодым читателям разобраться в себе, своих чувствах и эмоциях, найти ответы на сложные вопросы, научиться критически мыслить и адаптироваться к меняющимся условиям. Им только не нужно мешать.
Василий КИЛЯКОВ (г. Электросталь Московской обл.), ЛИТПРОЦЕСС В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ, Дар писателя состоит в умении точно определять и хорошо описывать. Выводы из прочитанного, как принято считать, читатель делает сам. Понятно, что собственные и независимые впечатления от книги у читателя, умозаключения, навеянные прочтением, – тем интереснее и пронзительнее (иногда незабываемы), чем больший дар определён ему природой и тем, насколько он мастеровит. И вот тут весьма характерно для нашего времени, и это то, что я заметил, хоть никто и не говорит о том напрямую (а это незаметно приобретает размах эпидемии в литературе, а я, участник жюри нескольких премий в области литературы, не могу пройти мимо и не сказать) – это то, что всё больше и всё чаще поступают на конкурсы работы не художественного, а очеркового и журналистского метода исполнения именно под видом художественных работ. Причём – как в поэзии, так и в прозе. То ли эти пишущие мало читают, то ли таким образом «в лоб» – им кажется удобнее донести мысль кратчайшим путём без околичностей и намёков, принудить читателя думать так, как хотелось бы автору… То ли иное: рождённые журналистами и публицистами считают, что гораздо престижней, если говорить о них станут как о писателях, а не как о журналистах. А вот: «я – писатель» – будто бы звучит и ярче, и убедительнее, чем «журналист, очеркист или краевед». Тогда вполне понятна и объяснима эта бедность художественных образов и характеров при таком бесконечном наплыве всякого рода работ. Странно другое, почему пишущие и присылающие на конкурс работы не понимают простой, даже элементарной истины: чем меньше авторской (и в особенности назидательной речи), тем сильнее впечатление от произведения. Между тем, хроническая болезнь нынешней литературы – это включение (даже в диалог, в прямую речь) строк из учебников истории, кодексов права, социологии и так далее. Даже – в стихотворные строфы ухитряются вмещать такое и зарифмовать. Причём, эта беда не только начинающих пиитов. Свои души раскрыв, как мошну, И дело тут не только в нечувствительности к слову и явной спешке, не только в том, что «души мошна» – сомнительный образ, а ведь очевидно, что и рифмовать «мошну – Шукшину», это идея сомнительная, а применительно к Василию Макаровичу – так прямо-таки дурновкусие. А «затопили страну волны зла» – тот типичный штамп, о котором я веду речь. И вот читаешь подобные прямолинейные вирши, или столбец за столбцом – очерковые колонки, подаваемые как рассказ – несколько страниц морализаторства подряд. Например, воин отправляется с любимой девушкой на вокзал, отбывает на линию фронта, они едут рука в руке, тут бы и дать нечто сокровенное, жест, сбивчивое дыхание, сокровенную слезу… А они видят на площади трёх вокзалов в Москве памятник Павлу Мельникову, и на несколько страниц о памятнике, кем, в каком году создан. Или вокзал, и – тогда ну, давай описывать вычитанное из Википедии, просто скопированное: кто построил сей вокзал, с которого довелось ехать герою на СВО, и когда жил инженер вокзала или скульптор привокзального памятника, и сколько у него было детей, и в каком году развёлся он, и почему, и прочее, и прочее. И они, многие, даже и давние «члены С.П.» считают, что это проза и поэзия. И такое едва ли не сплошь и повсеместно. Ладно, если бы платили с «авторского листа», а то ведь гонораров как таковых теперь нет, – а просто качество наших писаний упало просто катастрофически. Есть и другие типовые ошибки: прямая мораль, как в басне. Но в басне она как-то обыграна, а тут просто натыком, точно лобовой прямой удар, как щелчок кием в биток в бильярде. Щёлк, и всё выложил, о чём читатель должен бы сам догадаться. Бог дал человеку свободу воли. Сам Бог не ставит нам рамки действий и мыслей, а авторы ставят, да какие рамки, узкие, просто игольные уши. И как тут объяснить то, что чем талантливей писатель, чем интересней – тем более он освобождает читателя от узды и хомута. Он мыслью и словом идёт не прямо, а именно и только «по касательной». И от того гораздо интересней его словесная и смысловая игра с читателем; тем впечатление от произведения свежее и очевидно даже, что и доходчивей. А ведь это самое главное: человек так устроен, что мнит себя свободным (да и есть на деле, так создано Богом, повторяю). Он имеет право и свободно приходить к любым умозаключениям (иногда к противоположным тем, которые замыслил и пропагандирует автор). И уж тем более навязчивость, назидательность, декларативность – очевидное и совершенно бесспорное и явное доказательство бесталанности автора (любого). А талант в чём состоит? На мой взгляд – он состоит как раз в умении «называть» (но не диагностировать и уж, тем более, не лечить художественным произведением некие социологические проблемы) современной общественной жизни. Причём называть художественным произведением болевые точки. Чем выше талант писателя, тем чувствительней он к проблемам повседневной современной ему жизни. Кроме того, добавлю, что дар писателя состоит не только в умении доходчиво определять, называть и описывать (так, что прилагательные и существительные капают с кончиков его пальцев на клавиатуру), а и показывать под разными углами «бытийность» и «со-бытийность» с самых неожиданных ракурсов, и не просто показывать и описывать с полным погружением, заражать читателя своим чувством, своим нервом. И в то же время – не навязываться и не мямлить. И вот это-то самое трудное и есть. Автор как хороший полицейский в уездном городе должен быть одновременно везде и нигде. Только тогда – и мимолётное, и злободневное, и вечное – тесно переплетутся и пересекутся, и так интегрируются, так преобразятся, что начнут сверкать, играть и искриться. И ещё: такое присутствие невидимого авторского голоса можно сравнить с тем, как если бы к в арифметическом уравнении к пустому нолю прибавили бы вдруг единицу. И вот уже перед нами вовсе не ноль и даже не единица, а… десятка или даже сотня, и получается уравнение выводит на совсем иной, более высокий уровень. К сожалению, в нашей нынешней литературе, не только отправляемой на конкурсы, а и в профессиональной среде нашей, после так называемой «перестройки» – просто катастрофическое падение качественной и прозы, и поэзии. И глубина этого разлома увеличивается с каждым годом, что легко мы видим и по текстам выпускаемых и премируемых ныне книг, по густоте (вернее – по бедноте) наполнения литературных журналов-толстяков, которые всё-таки на дотации государства. …Однажды известного классика-литератора упрекнули в чрезмерной насыщенности событиями страниц его романов, причём самыми (порой) неправдоподобными. Он ответил в том духе, что да, это так, да ведь и сама жизнь с её правдой – тоже не всегда правдоподобна. Это к тому, что если ты всё ещё не классик, то проза должна быть всё же правдоподобна, а главное – доходчива. Каждый из пишущих рано или поздно приходит к тому, что и язык, и сюжетная канва произведений не должна быть излишне замысловатой. И это тоже типичный просчёт в нынешней «литературе». И вовсе не стоит придумывать некие воздушные шары и громоздить эти шары на воздушные замки – самая простая повседневная жизнь и быт, если уметь слушать и наблюдать, – дают ничуть не меньше поводов к размышлению и выводам, чем самые порой изысканные придумки. Да ведь так и было, так же и осталось и теперь, незыблемо – то же «правило» со времён В. Белинского, Н. Гоголя, А. Пушкина или даже и того раньше: писателем в полном понимании смысла этого слова – становится лишь тот и тот лишь, кто умеет выделить из сумбура и хаоса «безынтересной» повседневной жизни – самое типическое, самое характерное, сделать по сути выжимку и переоценить, и «окрылить» сюжет, придать ему смысл, и осолить, если можно так сказать, путём преображения и домысливания. А вот это-то как раз совсем не просто. Непросто обобщать и связывать два конца интереснойсюжетики, коллизий – с глубоким смыслом, к тому же смыслом философическим – непроходным литературным маневром. Не всякому такое под силу. Вот это и есть, пожалуй, то, что принято называть талантом. А если всё-таки и получилось – то вот уже и рукопись сама по себе начинает сверкать и искриться, играть самыми неожиданными красками. И вот только тогда, и только тогда «простое» слово перерастает в вещественное, в самое что ни есть насущное, причём без всякой назидательной прямолинейности (очерковости). Повторю опять, что очерковость и журналистика – вживляемые в текст то ли по бесчувственности, то ли по малоопытности литератора, неначитанности, что ли, и плохого вкуса – тоже одна из хронических болезней современной литературы. Или вот ещё что… И это тоже характерно и для тех, кто давно «в писателях ходит», и для начинающих. Эта беда современной литературы называется просто: страсть к чернухе, – навык, укоренившийся, особенно с восхождением, так сказать, «плеяды» наспех прославленных (на мой взгляд, вовсе незаслуженно, «молодых» – им всего-то-навсего за 40 и за 50), я говорю о тех, кого принято сегодня подавать как направление неких «новых реалистов». Их так разэкранили, так рас-про-захвалили на все лады, кажется, что нынешняя критика робеет сказать правду о них. (Критика, которой, к слову сказать, у нас почти не осталось по причине того, что едва ли не вся она сплошь «критика дружбанов» и – заказная, необъективная). Так вот эти авторы, представленные ещё в начале 2000-х, например, прилепинской (им составленной) книгой «Десятка». Нет никакого желания перечислять авторов и называть точные координаты этой книги, – ибо вся она написана, что называется, «на грани фола». Вся сплошь и рядом – с грязью и матерщиной. К слову, даже и сегодня в прямой опять-таки форме эти хвалёные из хвалёных и прославленные из прославленных – говорят нам одно и то же, что жизнь будто бы только лишь «плотяна», и только. И даже не просто «плотяна», а даже она – ещё и мерзостна и безнадежна настолько, насколько читатель даже и представить себе не может. Вязкая, вонючая, с грязными кровавыми тампонами за кроватью, с бранью елтышевых и прочее, и прочее. Но если, скажем, В.Т. Шаламов имел право «собрать слюну во рту», чтобы «плюнуть в красоту», то эти набалованные, часто даже и бессемейные писаки, просто мажут грязью всё, что ни попадает в поле их зрения. Своими экскрементами стараются мазать и мир, и само даже солнце. И это выдаётся за нечто новое, за «новое слово». Есть даже надзиратели за ними, очищающие им широкий большак и продвижение, так у меня из критического очерка выкинул именитый журнал всё, что касалось составителя сборника «Десятка», верно, редактору показалось, что там «присутствует негатив» по отношению к медийной персоне. А вот это поощрение низменного, отвязного – и есть то именно, что единственно сегодня продвигается, например, премиями «Знамени», «Нового мира», «Дружбы народов», всячески множится, в том числе, и теперь вот даже – ещё и молодёжной премией им. Казинцева, например, в журнале «Наш современник». После моего протеста там по поводу награждения этакой грязцы, да ещё и с применением непечатной брани, после моих самых низких оценок такого рода литературы, меня вывели из состава жюри этой премии, даже и вовсе перестали печатать в «Нашем современнике». Вообще, говорил и повторяю, что падение уровня нынешней литературы – просто жуткое, не сопоставимое даже, пожалуй, с двадцатыми годами прошлого века, когда отслеживали писателей и поэтов русского, крестьянского направления. Понятно, что общая наша жизнь – сегодня именно вся, общая, – давным-давно, с развала Союза, перестала быть общинной, как это было в дореволюционной России и оставалось в Советском Союзе. Едва ли не каждый человек, а тем более думающий писатель – сегодня гораздо более одинок, чем в прошлом веке, и совсем иной теперь и по мировосприятию, по взглядам, чем его родители. Мыслящий, пишущий человек одинок «наособинку», как планета среди планет: ведь он для того, чтобы писать, должен иметь всегда собственное мнение, лишь имея собственную точку зрения можно написать что-нибудь стоящее. И всё-таки даже и одиночество нынешнее, и книги, продаваемые с образинами на обложке, с названием «Плохих девочек убивают» и прочей ерундой, как я недавно видел в «Читай-городе», например, – это не повод унывать и опускать руки. Литература, в особенности беллетристика, та самая, которая ниже канализации, испытывает нас на прочность через шубиных, чуприниных, сейдаметовых... «Умейте же беречь…Наш дар бессмертный – речь», – сказал нам, пишущим на русском языке, наш незабвенный классик И. А. Бунин. …Русской литературе характерно сострадание к «маленькому человеку». Термин этот настолько прочно и обоснованно поселился в сердцах читателя едва ли не с года публикации «Станционного смотрителя». Нынешний «маленький человек» вынужден жить, живёт не просто при капитализме, к которому так и не сумел приспособиться после крушения нашей страны в девяностые, а живёт, вынужден жить теперь при капитализме вороватого олигархата, «капитализме со звериным оскалом» – вот что всего горше. И сами писатели вынуждены вместе со своим читателем не жить даже, а только выживать в силу навязанного нам «нового политического устройства». Нынешний писатель в силу осознанной своей ответственности перед читателем – видит, как внедряется «брезгливость к жалости» (Д. Быков), насмешка над православной верой, над национальным достоинством русского народа, потомков поколения победителей (Д. Рубина, Улицкая, Виктор Ерофеев). Человек сегодня брошен. Нет ни аналога компартии с её отлаженными структурами, ни комсомола, ни пионерии. Литература – проекция наша в будущее (с появившимися теперь даже и нейросетями, с неминуемым теперь уже искусственным интеллектом – тем «интеллектом», который уже начал компилировать и бездушные стихи, и замысловатую прозу, книги, даже картины, – этот искусственный интеллект – он ещё тот «райтер»), – к чему приведёт? Ему не нужно ни спать, ни питаться. Но главное – он бездушен, не умеет любить. Вспомним здесь главную христианскую заповедь: человек без любви ничто. «Медь звенящая или кимвал звучащий». Вот почему жизнь сегодня для художника, создателя слова и образа, книг, причём одушевлённых – обретает совсем иной, особый порядок и смысл.
Андрей РАСТОРГУЕВ (г. Екатеринбург), ЛИТЕРАТУРНЫЙ ПРОЦЕСС СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ: - Ах, обмануть меня не трудно!.. Я сам обманываться рад! Конечно, эти пушкинские строки 1826 года изначально возникли в сугубо лирическом стихотворении. Однако за почти двести лет они прочно вошли и в социальный обиход. Ибо время каждому из нас то и дело показывает, насколько он зависим от иллюзий, которые рождают современное общество и те, кто им стремится управлять. А для этого сплошь и рядом – манипулировать нашим сознанием. Возможно, в частности, кому-то мудрому удалось удержаться от иллюзий на рубеже 1990-х годов, когда перестройка, обещавшая исправить недостатки советского общества, вприпрыжку добежала до разрушения, казалось бы, незыблемой страны. Однако перекладывать всю ответственность за тогдашние события исключительно на Горбачева и Ельцина, как это часто делается сегодня, думаю, весьма некорректно. По сути – тоже современная иллюзия, продвигаемая для той же самой манипуляции. Возможно, в «нулевые», когда жить при новом Президенте вроде бы стало полегче, мудрых уже оказалось побольше. Однако и тогда, и еще долгое время после весьма многим из нас понравилось ощущать себя частью большого мира. Когда ты свободно получаешь загранпаспорт, пересекаешь границу – и через несколько часов оказываешься в Европе, Египте, США, Китае, Таиланде... Причем на все это можно при желании накопить, даже не будучи олигархом. Два года назад, например, когда мы с женой побывали в Стамбуле, в одной с нами туристической группе были учителя из Белгорода. Хотя, понятно, учителя – не самые богатые из россиян. А Белгород уже тогда атаковали украинские дроны и артиллерия. Турецкое окно, через которое можно добраться до той же Европы или просто до Средиземного моря, еще действует. Но в любой момент могут перекрыть и его. Остаются Восток и Юг, но они менее привычны. Безусловно, есть что посмотреть и дома, в России. Но ощущения чуть другие. Налицо – новый крах популярных иллюзий и мифов о стабильном глобальном мире и возможностях России в нем(по аналогии с советскими временами – нового варианта иллюзий о светлом будущем). Он мне представляется одним из главных вызовов сегодняшнего времени. Открывшееся, казалось бы, огромное пространство снова уменьшается, схлопывается. А Россия, которая сама по себе огромна, тоже оказывается под угрозой. Поскольку призывы развалить, раздробить ее на несколько десятков самостоятельных государств сегодня звучат уже из отнюдь не маргинальных уст. И к этим призывам приходится отнестись вполне серьезно. То есть жертвы, которыми в в конце прошлого века стали большая страна и немалое число ее граждан, фактически оказались напрасными. Вроде бы немножко порасслаблялись – разумеется, те, кто выжил в 90-е и нашел себя в «нулевые» и далее – и снова надо собираться в кулак. Ради чего и кого, на каких условиях – в том числе социально-государственного и социально-экономического устройства – ясно далеко не всем. Хотя если самый главный вызов – переустройство мира и борьба России за достойное место в нем и вообще сохранение своего существования, то разного рода въедливые вопросы вроде бы надо отложить в сторону. Однако и они, такие вопросы – часть этого вызова. Например, издержки массового общества, которое создано и у нас. Неслучайно звучат высказывания, что и для России стали характерны усреднение, обезличивание, рост социального неравенства, имущественный, моральный и даже географический отрыв значительной части элиты от родной почвы, стремление сформировать из народа толпу и манипулировать ею. В то же время военные действия в рамках СВО, которая, по мнению многих, уже стала частью разворачивающейся сегодня Третьей мировой войны, естественным образом укрепили призывы к защите Родины, патриотизму, попытки вернуться к системе патриотического воспитания, начального военного обучения в школах. Снова и снова встает вопрос о том, за что стоит рисковать жизнью и отдавать её – высокие идеи или, казалось бы, большие деньги. И о том, как они сочетаются друг с другом. Стремление управлять всем и вся неизбежно содействует в том числе централизации общественно-государственного устройства. Здесь предмет обсуждения – не сама эта тенденция, а вечный вопрос о балансе между, скажем, управлением «сверху» и самоуправлением, монархией и демократией. Об этом спорили еще античные философы. Ибо неустойчивыми могут быть как сверхцентрализованные системы, так и те, которые пренебрегают ролью государства. И то, и другое мы проходили на собственной практике. К вечным вызовам можно отнести и неоднородность элит, которую в современном изводе нередко именуют борьбой кремлевских башен. А стремление к технологическому суверенитету напоминает и про необходимость оставаться на высоте развития современных технологий, которая предостерегает от нового «железного занавеса». Ныне, впрочем, его целенаправленно возводят с той стороны. Начатый мною список вызовов, скажем так, второго порядка, безусловно, можно продолжать. Просто по собственной профессиональной склонности я сделал упор на социально-политические. А в области собственно культуры он наверняка окажется не меньше. Впрочем, и там он будет иметь социальное содержание. Поскольку настоящая русская литература никогда не исчерпывалась «чистой» филологией, всегда имела общественное звучание, играла социальную роль. Иные, впрочем, могут сказать: была – да сплыла. Ибо нынешней склонностью публики к смотрению, а не к чтению вполне можно объяснить и долгое пренебрежение «серьёзной» литературой со стороны государства. Это в XX веке литература была значимым инструментом влияния на массы. С этим можно связать и предпочтение, которое оказывало ей Советское государство. А когда сегодня на умы гораздо больше слова воздействует оцифрованное видео, то вроде бы и поддерживать это слово особенно незачем. Людей, разделяющих эту точку зрения – что поддерживать незачем – немало. Многие из них явно влияют на властные решения, а также имеют широкий доступ к системе издания и продвижения коммерческой литературы. Однако и приверженцы противоположной точки зрения имеются. Есть у них и своя система издания и продвижения, хотя и развитая намного слабее. В последнее время эти приверженцы несколько усилились. Однако я сейчас не о ресурсах, а о неоднородности литературного сообщества и соответственно литературы, отчасти воспроизводящей неоднородность общества. Разделение, о котором я сейчас говорил, в литературном контексте обычно представляется как противопоставление «патриотической» и «либеральной» литературы. Иные варианты разделения, отнюдь не всегда совпадающего с предыдущим, можно представить другими парами – реалистическая и постмодернистская, массовая и элитарная, столичная и региональная (слово «провинциальная» здесь не употребляю сознательно), коммерческая и «бесплатная» (это когда автор издает свои творения сам и сам же их распространяет, отнюдь не за деньги). Наверное, и здесь перечисление можно продолжать – равно как и обсуждать содержание упомянутых определений. Однако сейчас не вижу в этом необходимости. В данный момент, на мой взгляд, важно зафиксировать, что подобно обществу, частью и отражением которого она является, литература неоднородна. Вместо одной монолитной пирамиды – несколько пирамид поменьше. Поэтому и на вызовы, в том числе упомянутые нами, разные изводы современной русской литературы отвечают по-разному. Чтобы представить сколько-нибудь полную картину как всего поля отечественной литературы, так и ее ответов на современные вызовы, очевидно, необходимо специальное исследование. А для него, в свою очередь, требуется немало времени и информации обо всех актуальных литературных произведениях. Сделать это в сегодняшних условиях в одиночку вряд ли удастся. Но как минимум часть этой картины сложить нашими общими усилиями наверняка возможно. Например, «либералы» и постмодернисты уже несколько лет делают вид, что этих вызовов, в том числе войны, просто не существует. Продолжая тем самым линию на то, что настоящее искусство, по их мнению, вообще не должно отвлекаться на какие-либо социальные процессы и явления. Мол, оно должно интересоваться исключительно отдельной личностью, ее переживаниями – которые, возможно, возникают в непосредственных контактах со Всевышним, космосом или еще какими-нибудь вариантами Абсолюта. Обычно традиционной для русской литературы называют иную позицию, патриотическую, сторонники которой отнюдь не чураются социальности. Однако и позицию индивидуалистическую воспроизводит уже не первое поколение отечественных литераторов, так что традиционной можно назвать и ее. При этом она отнюдь не свойственна только элитарной литературе. Многие тексты, ориентированные на массового читателя – если, конечно, таковой еще остался, тоже отнюдь не спешат погрузиться в острые проявления реальности. И тут уже возникает следующий вопрос: а, может быть, массовый спрос действительно таков? Может быть, еще оставшиеся читатели действительно берут в руки книгу только тогда, когда хотят забыться, отвлечься от доставшей их реальности? За элитарной литературой, наверное, можно признать и пристальное внимание к обновлению формы. Во всяком случае, за ее поэтической частью. И в этом смысле такого же внимания хочется подчас от литературы, которая стремится быть патриотической. Ибо истины, которые воспринимаются «правильными», про которые мы хотим, чтобы они овладевали умами, ничуть не меньше, а гораздо больше нуждаются в постоянном обновлении. И в этом заключается еще один из многих настоящих, а отнюдь не иллюзорных вызовов, стоящих сегодня перед нашей страной и ее литературой. Во всяком случае, той ее частью, приверженцами которой, так понимаю, являются собравшиеся здесь коллеги.
Вячеслав ЛЮТЫЙ (г. Воронеж), РУССКИЙ ХУДОЖНИК В РОДНОМ ОТЕЧЕСТВЕ Говоря о процессах, формирующих духовный облик современной России, следует специально заметить: в нашем культурном пространстве ещё сильны и во многом демонстративны вчерашние фактические приоритеты, а тенденции к обновлению творческой практики в литературе и, особенно, в театре не являются широким художественным фронтом, но, скорее, напоминают проблески солнца на однотонно сером угрюмом небе. Всё так же беззаботны в своём выборе лауреатов российские литературные премии. Как и прежде, книжные полки реальных и сетевых магазинов завалены беллетристикой, которой интересны не грозные геополитические перемены в мире и судьба корневого русского человека, но частные истории с социально-психологическим оттенком – они и составляют основной массив книгоиздательской продукции. Именно так, подчеркнуто технологически, стоит определять результат неуёмной деятельности подавляющего большинства отечественных издательств. Несомненно, специальная военная операция сделала более требовательными и пожелания думающих и ответственных читателей –думающих о смысле происходящего в окружающем мире и ответственных за семью, родную землю, традиционную русскую культуру. Издаются произведения-свидетельства о военном времени, о схватке с тёмной силой, которая являет себя в боевом и социальном обиходе, в конкретизации и альтернативном понимании онтологически безусловных Добра и Зла. Однако минувшие тлетворные в культурном и нравственном очертании десятилетия до такой степени переполнили уже привычной имитацией искусства современный социум, что даже и сегодня действительно достойные книги прозы и поэзии представляются лишь отдельными островками в буржуазном словесном болоте, в которое, увы, превратилось многоцветное и многопредметное литературное поле когда-то самой читающей страны в мире. Вглядываясь в поэзию и прозу настоящего дня, почти всегда обнаруживаешь отчётливое разделение литературы по линии «русского начала». В одних произведениях (и сегодня они активно присутствуют в информационной среде, чего не скажешь о прошлых литературных сезонах) отношение к отечественной истории и культуре, к воспитанию молодого поколения узнаваемо-традиционное, – можно даже не подчеркивать определение «русское». Здесь есть мера высказывания и взвешенность суждений и изображений, ответственность перед правдой и личной совестью, и уже это связывает укоренённые русские вехи с более обширными понятиями – доброты и мужества, самопожертвования и любви, чистоты и затаённого счастья... В других книгах подобные акценты воспринимаются как риторика, а приобретают вес и значение частные предметы и устремления только потому, что они вписаны в индивидуальное существование вполне конкретного персонажа, для которого всё иное, чужое и самостоятельное, экзистенциально не существует. Особенно этот феномен проявляется в буржуазно-либеральной поэтической практике. Понимая такие два вектора как отражение полярных ответов на вызовы времени, неизбежно приходишь к достаточно красноречивым характеристикам постсоветской эпохи: более четверти века Россия существовала с попранной и проданной за гроши душой, и только несколько лет как ситуация начала меняться, и ранее спрятанные, словно «немые» высокие слова снова не только обрели звучание в культурном пространстве, но и стали очень часто произноситься спокойно, без трибунного накала, обозначая нечто должное – и очевидное для всё большего числа наших современников. В этих противоречивых обстоятельствах встречаются и ситуации, когда некий «творческий продукт», обозначаемый как патриотический и гражданственный, на самом деле является очередным клоном всё той же беспочвенной и безродной литературы, где дурман антирусской риторики закамуфлирован, порой даже без особенного авторского старания. В таком контексте иные фигуры «токсичного», как принято сейчас говорить, содержания, в реальности совсем не изменяя давним собственным установкам, просто произносят идеологически «правильные» слова. Лет пятнадцать тому назад Александр Проханов в газете «Завтра» с печальной иронией заметил, что однажды мы увидим Чубайса в косоворотке и Новодворскую с балалайкой. Очевидно, время такое пришло. В театре наглядный пример того – Константин Богомолов с его барабанными патриотическими тезисами и спектаклями, откровенно разрушающими русскую драматургическую классику. Итак, литературный процесс в современной России предстаёт как вереница очередных книг, издательских рекомендаций и премиальных отличий авторов, чьи имена в широком читательском обиходе появились ещё вчера. И дополняется проходными дебютными произведениями писателей, о которых мы ранее не слыхали, сегодня увидели на книжной витрине, а назавтра... благополучно о них забыли. Издательства раз за разом предлагают читателю не новое слово о действительности, а очередную более-менее живенько рассказанную байку того или иного «текстостроителя». Между тем существует целый пласт прозы и поэзии совсем иного достоинства. Он отражает саму нашу жизнь, а вовсе не стремится продемонстрировать умение автора складывать случайные слова в «прикольные» фразы и весёлые, житейски узнаваемые истории. В толстых литературно-художественных журналах подобных писательских имён и произведений, написанных не от внутренней скуки, а от жажды назвать и понять настоящее время, немало. Разумеется, речь идёт не о тех изданиях, что кормились с руки Сороса. А потому в нынешние месяцы и годы нам важно вновь обрести национальное, отечественное литературное пространство, где найдут отражение картины реального мира и движения души современного человека, его отклики на важнейшие события, рядом с которыми автор дышит и существует. И на этой почве позже возникнут яркие имена и книги, преодолевшие злобу дня, которые станут приметой будущего. Есть две вещи в современной литературе, как бы разрешающие читателю относиться к ней с известным недоверием. Первое, как ни парадоксально – умение и привычка автора писать. Умение и привычка. Данное двуединство, самоповторное и самонадеянное, порой называемое литературным профессионализмом, на деле довольно часто не позволяет писателю и поэту создать подлинное художественное чудо. И второе обстоятельство, в противоположность названному, – это неспособность или нежелание пишущего преодолеть свою филологическую и творческую слабость и подняться до упомянутого профессионализма. Чтобы затем, отринув его, – предстать новым, неожиданным прозаиком или поэтом. Яркий пример похожего преображения в нашей литературе есть: так постоянно обновлялся в своём творчестве Александр Блок, у которого стилевые и интонационные приметы в произведениях разных лет иной раз поразительно отличаются друг от друга. Недоверие читателя к писательскому слову потом непременно уйдёт, если будет воссоздано уже обозначенное литературное пространство – в чём-то первичное, но и повторное, будто нарушающее древнюю мысль о том, что нельзя войти в одну и ту же реку дважды. Русская литература в разные эпохи отступала от своих вчерашних основ, но позже возвращалась к почти забытым старым урокам, обретая в том новую творческую силу и новый ясный взгляд на русский быт, на русское бытие. Повторим ещё раз: современная отечественная литература в минувшие десятилетия была заморочена чуждыми русскому мировосприятию буржуазными установками. В поздние советские годы, ещё до слома политических основ нашего государства, появился сомнительный филологический термин «амбивалентный человек», подразумевающий в герое соединение хороших и плохих свойств. Тогдашнему писателю предстояло разобраться в том, почему социум неуклонно теряет собственные творческие силы, и понять, как сохранить общественное единство, не столкнув лбами «честных созидателей» с лукавыми эгоистами и персонами с разрушительным складом ума. Увы, в новые капиталистические десятилетия российские литераторы сосредоточились не на поисках истины, а на изображении тьмы в человеке. Однако такой путь не приближает нас к Свету и, напротив, способствует распространению и утверждению зла на земле. Именно потому – даже не рационально, а, скорее, бессознательно и интуитивно – русские писатели настоящего времени как за спасительную соломинку ухватились за уже почти не звучавшие в замутнённой ноосфере, растоптанные в буржуазной России понятия: добра и чистоты, подвига и самопожертвования. И внезапно возник своего рода резонанс: литература обращается к высокому – а читатель, в свою очередь, требует от неё именно такого творческого выбора. Не вчера появилась в нашей литературе проблема взаимоотношений «отцов» и «детей». Но и сегодня в ней «отцы»-почвенники жаждут обрести продолжателей своего творческого дела в «детях», что придут на смену. Зрелость старшего поколения писателей во многом обусловлена целым рядом общественных и личностных сломов, которыми отличалась общественная жизнь едва ли не за полувековой – нет, почти за вековой период. Прививка нравственности и внутреннего долга определённо дисциплинирует художественный талант. Между тем, после разрушения советских идеологических скреп в «поколении отцов» произошли некие внутренние душевные переустановки. Эти изменения настойчиво внедрялись захватившим командные позиции в культуре буржуазным социумом. А он принялся внушать свои идеи писательскому сообществу и предъявлять к творцу новые требования: привычку быть только профессионалом, никому ничего не должным, за исключением издателя, отношения с которым жёстко прописаны в договорных бумагах. Это поветрие развратило многие сердца, притом что речь идет о людях, поживших на белом свете и всякое повидавших на своём веку. Иное дело – молодое поколение. Не знавшее живого подвижничества советских лет, оно с голодным энтузиазмом глотало последовательно вбрасываемый информационный мусор с обозначением «тяжкое социалистическое прошлое». Но личного опыта проживания прежней эпохи не было, и так часто повторялось в разных ситуациях: «Они же дети...». Дети, рождённые и воспитанные в иные времена, которым не пришлось меняться – и они как с чистого листа теперь воспринимают «капиталистический рационализм» в качестве единственно возможного образа поведения. Время движется, и действующее сообщество современного литературного поля меняется. Сегодня постепенно уходит плеяда писателей-стариков – очень пёстрая, но авторитетная и художественно состоятельная... О наследующих им лучших авторах полувекового возраста мы думаем с уважением. Однако с некоторым усилием вписываются их имена в категорию мастеров – прежде это творческое «взросление» и самостояние было более естественным и постепенным... Не обретшие в изменчивом социальном бытии внутренней опоры «молодые литераторы» сорока лет от роду, зачастую литературно одарённые, мечутся в поисках значительной темы. Но филологическая всеядность мешает многим из них создать произведение, где будет больше внешнего мира, бескрайнего и драгоценного, чем душевного смятения, изнурившего западную литературу предыдущего столетия... И, наконец – «зелёная молодёжь», среди которой присутствуют дарования яркие, но пока –никак не последовательные, не обладающие православным стоицизмом и психологическими устоями человека твёрдого, знающего цену родовой памяти... Дай Бог обрести их. Современное устройство общества потребления, алчно настроенное на поглощение мира России – Русского мира, неуклонно стремится изменить духовную ситуацию в худшую сторону и в культурной, в писательской среде, разными способами оказывая давление на всех и на каждого. В наши дни военные действия в украинском регионе, на западной окраине нашей страны разрушают это пагубное влияние. Появляются новые литературные голоса. Они звучат искренно, живо, сострадательно и мужественно, что рождает надежду и, одновременно, предчувствие новых испытаний. Кажется, перед нами – время переустройства русского творческого духа. И его пока ещё скрытой грядущей схватки с чудовищами либерального образца. Хочется верить, что измученная, во многом изуродованная отчая земля обретёт когда-то мир и чувство спокойно текущего времени. А умный и совестливый современный писатель станет понимать и утверждать себя русским художником в родном отечестве. |
||||
|
| ||||
|
|
||||
| Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-" |
||||
|
|
||||
|
|
||||
|
|
||||
