|
***
Мы, растерявшие страну,
Её основы и начала,
Скулим собакой на Луну,
Дрожим и зябнем одичало.
И поделом тебе, молчи.
Дыши, волком смотря из леса,
Ордынским запахом мочи
И острой вонью «мерседеса».
Живи под грузом суеты
Без покаяния и спроса.
В лицо смотри – утратил ты
Твой гордый взор Великоросса.
И полно прятаться в ночи,
Среди отбросов и объедков.
Но пусть набатом прозвучит
В душе и зов, и голос предков.
Под вечным небом не скули.
В который раз начни сначала!
И навсегда себе верни
Страну, узнавшую начала.
ВЕЧЕР В БЕСЕДКЕ НА ДАЧЕ.
СЕЛО БОГОРОДСКОЕ
Николаю Пашутину
От всех трудов блаженствую на даче.
Над церковкой высокая луна,
И вечер тих, открою наудачу-
Есенина, а позже – Квашнина.
И теплотою вечера объятый,
Как маленький,
прижмусь к нему лицом,
Со всех сторон мне остро пахнет мятой,
Кувшинками и, тонко – чабрецом.
А вечер растворяется во мраке,
Плывет туманом белым от реки.
И легкой грустью, непонятным страхом,
Мне входят в душу вечные стихи.
Наткнусь на это «…в синих клочьях дыма»
И страх за горло медленно возьмет,
О Квашнине подумаю, Вадиме,
Ну как он там? Он пишет или пьет?..
Накрыла ночь округу темным пледом,
Тропинку к дому ощупью ищу.
А поутру, когда домой уеду,
Наверное, Вадима навещу.
***
А зима-то пришла настоящая,
А зима-то пришла, наконец.
Запуржили снежины летящие,
И домой к нам приходит отец.
Раскраснелся с мороза и холода,
Сразу – к печке и греет культи.
Мама спросит: «Наверное, голоден?»
Я смотрю и боюсь подойти.
И уронит тарелку нечаянно,
Разобьется она на полу.
Так кого теребил я отчаянно
Под иконами в красном углу?
Мама выйдет за тряпкой и веником,
Соберет всё, отмоет венец,
Разогнется и смотрит растерянно,
Тихо спросит: «А где же отец?»
«Мама, в доме он, что ему станется?
Все ты делаешь вечно сама».
А отец от печи улыбается
И плывет над огнем от тепла…
***
Так однажды сказалось и слышится,
Что никто от судьбы не уйдет…
…Чу, мохнатые ели колышутся
Да звенит под копытами лед.
И вокруг неторопкие, пешие
Равнодушно плывут берега,
Что-то призраки ухают, лешие…
И пугаю меня, как врага.
А еду рекою глубокою,
И скрипит под полозьями лед.
А я слышу ту песню высокую,
Что никто на земле не споет.
Но разухалась нечисть поганая,
И гнедая от страха дрожит.
Надвигайся, судьба окаянная,
А! – никто от тебя не бежит!
Собирай свою свору крикливую,
Расстилай на дороге змею.
Но, веселая, но, торопливая!
И – проскочим свою полынью!
***
Александру Дорину
В мироздании времени нет
Есть щемящее слово – утрата…
Ни секунд, ни минут и ни лет.
Есть пронзительный миг невозврата.
Это всё ощущалось тобой,
Открывалось и явно, и тайно.
Диктовалось землёй и судьбой,
Диктовалось никак не случайно.
Это знала живая вода.
Всё сбылось – до последнего вздоха.
Ты спокойно ушёл в никуда,
И уходят судьба и эпоха.
ПАМЯТИ ОТЦА
Отец, я отпуск взял к исходу сентября…
Сентябрь высок! А жизнь течёт к исходу.
Осенняя листва, желтея и горя,
Снимается с дерев и облетает в воду…
Отец, я – тень твоя. Незримо за тобой
Иду тропою к ведьминому кругу.
Попросим у владычицы лесной
Грибов открыть по лесу и по лугу!
Попросим – на краю своей судьбы…
Вовсю сияет солнце! Ниоткуда
Нам по опушкам – белые грибы1
Тугие грузди в ельнике у пруда…
Отец, ты – тень моя. Я чувствую спиной.
Вся жизнь моя уже течёт к исходу,
И облетает жёлтою листвой,
И – золотит серебряную воду…
* * *
Сыну Игорю
Ни тоски, ни обиды великой.
В твоё зеркало утром смотрясь,
Сердце мрёт от любимого лика:
Если ты не боярин, то – князь!
Да и веет непрожитой силой,
Но тогда от чего, от чего
Нашим близким и Родине милой
Ну не надо от нас ничего.
И поставлены мы вне закона.
Но ведь верно? Не нам обвинять…
Это было всё предкам знакомо.
И… Она нам не мачеха – Мать!
Не грусти в её крайние дали
И уже постарайся понять –
Мы с тобой ото всех убежали,
От себя бы ещё убежать.
Веет вечный простор откровеньем
И на близких на всех, на страну.
Пусть утешится сердце смиреньем
За свою и чужую вину.
Проживём без унынья и стона,
Проживём не назначенный срок.
Не тоскуй, проживём вне закона.
Это так получилось, сынок…
***
Внучке Алисе
Вот и время уезжать
Под резную арку.
Дочка с внучкой – провожать,
Мы идём по парку.
— Это, дед Вадим, тебе!
А закат лиловый!
И бежит, несёт в руке
Жёлтый лист кленовый!
Затуманился вокзал.
— Ну, пока, Алиска!
Я, наверно, старым стал,
Да и слёзы близко.
Уезжать пора. Сидим.
На скамье. Легчает.
Тихо скажет: дед Вадим,
Я уже скучаю…
* * *
Наталье Ухиной
Огнями улица мерцала,
Мороз крепчал, и снег белел.
У клуба музыка звучала,
Я шел домой от всяких дел.
Внезапно – ветреная сила,
Вся в блёстках яркого огня,
Ты подхватила, закружила,
По белой улице меня.
Я пропадал в огне и грусти
Волос воздушных, серых глаз…
Теперь уж время нас не пустит
В далекий вечер, зимний вальс.
Зову воздушным поцелуем
Глаза и волосы твои.
Наташа, можно? – Вас танцую
И вальс – мелодию любви…
* * *
Апакиным Ольге и Саше
Целую. Руки золотые
(Вот чуть кружится голова)
Меня подняли, как влитые.
И я забыла все слова…
Огнём немыслимым мерцаю
И в немоте, я вся горю.
И таю, таю, таю, таю,
Люблю, люблю, люблю, люблю!
И тают тени на повети.
В закате ёжится овин.
И больше жизни, дольше смерти
Люблю тебя. Ты мой – один.
Спасибо, милый. Обнимаю.
Не нахожу совсем слова.
И таю, таю, таю, таю,
И чуть кружится голова…
НОЧЬ ПЕРЕД ДУЭЛЬЮ
Михаилу Лермонтову
Господь един, и мир — огромен.
И ночь темна и велика.
Мрак переливами стозвонен
Над грозной высью Машука.
Ты в ад смотрел и в бездны рая.
В объятьях связей, как оков,
Друзей усмешкой унижая,
И превращая во врагов.
В бою не струсивший ни разу,
Ты дрался яростней и злей.
Стал непокорному Кавказу
Одним из лучших сыновей.
А ночь темней, мрачней и глуше.
Чтоб тьму и злобу превозмочь,
Мы все посмотрим в наши души,
Как он смотрелся в эту ночь!
***
Побеждённым в Гражданской войне,
Белым и Красным, посвящаю…
Я в жизни никогда не видел моря.
Нет, только раз, в семнадцатом году.
От вспышки на серебряном шевроне,
Споткнулся на кронштадтском тонком льду.
Тупые бескозырки за щитками,
И прямо в лоб хлестал огнём «максим».
И больно. И подумалось о маме…
И, той, которой имя не спросил –
Изящная, в коричневом берете,
И светлыми косичками до плеч.
И самая красивая на свете!
Её и отыскать, и уберечь,
Я шёл не крайним в юнкерской атаке,
Тугие пули вжикали у ног.
Последнее, что помнилось во мраке –
Не уберёг…
ПЕРЕД СУДОМ
Давным-давно, когда не пил –
Читал Бородина.
Казалось, я по правде жил –
Без водки и вина.
Ну что с того, что лез из жил,
Ведь жизнь звенит дугой!
Но оглянулся и – прожил,
Как будто сам не свой.
Стою, смотрю на весь Содом –
И пьяница, и вор.
Стою один перед судом –
Судья и прокурор.
Я прокричу себе в лицо
И в поле, в лес, и стан,
Летят слова, летят свинцом,
И с визгом – хулиган!
Да дело всё не в том, что пил.
И не в Бородине.
Всю жизнь я третьей правдой жил
И истиной – в вине.
ПТИЦЫ НА ПОДВОРЬЕ
Алексею Ваваеву
День могу не ходить, надо бы отлежаться
И в раздумьях пропасть на пороге судьбы.
Но с дивана упасть, но упасть и отжаться,
Потому что им всем не хватает воды.
Слышу крик на подворье, но слышу невнятно,
Будто стон петуха и цесарок вопрос.
И орут гогоча, только им непонятно,
Что хозяина в смерть разбивает хондроз.
Но с дивана упасть, но упасть и отжаться
Через боль от спины и с опухших колен.
Оттолкнуться от пола, привстать и подняться,
Ибо горше на свете не знал я измен.
Изменяли и мне, даже близкие люди.
Только мне хоть в зубах, в трёх шагах от беды.
Проползти принести – и что будет, то будет.
Корм насыпан, но им не хватает воды…
С ПОДХОДА
Михаилу Павлову на добрую память о совместных охотах
И зима настала, две недели снег,
Белым одеялом, радостью для всех.
На денек оставлю нудную работу.
Наконец, дождался зимнюю охоту!
Быстрою походкой – в лес, с приливом сил.
Там, зерном на водке кабана кормил.
Подхожу по стёжке, все сошлось в минуты,
Знаю его лежки, тропы и маршруты.
Прямо предо мною плотно сосны встали,
Лес стоит стеною. Обошел. В завале.
Выход подморожен. А свежее – вход.
Вижу. Осторожно. Не наоборот.
Оттепелью плачет теплая погода.
Принесет удачу – буду бить с подхода.
Подхожу я тихо, я себя не слышал,
Не будите лихо, подошел на выстрел.
И еще немного, мелкими шагами .
Он подслушал, строго шевелит ушами.
Под суровым небом чернью шерсть лоснится,
И над ним со снегом ветка серебрится.
Медленно, не шатко, ровно планка встала,
Попаду в лопатку – не пробить калгана…
Сердце бьется глухо. Влево два шажочка.
Все. И бить за ухо. И поставлю точку.
Он поднялся. Жутко вид его красив.
Глаз тяжелых мутно-серый перелив.
И пошел полтонный , в трех шагах, горбатый,
Сильный зверь, огромный, мощный вепрь лохматый.
Ветка треснет сухо, ветка треснет звонко,
Бить не стал за ухо. Не стрелял вдогонку.
Лес окину взглядом, радостью богатый.
Знаю, ходит рядом сильный зверь лохматый.
***
Двадцать лет не смотрю телевизор.
Ровно катится жизни река.
Мне покойно в размеренной жизни.
Воздух чист , и плывут облака.
Раскрывает предзимнее что-то
Белый лист на притихшем столе.
Мне сезонная будет работа
На моей отдохнувшей земле.
Это летом, проснувшимся летом,
И весной, от зари до зари.
А сейчас ярко брызнувшим светом
Прилетели ко мне снегири.
И расселись, клюют понемножку
Из кормушки на белом снегу.
Тают зернышки, хлебные крошки.
Телевизор оставлю врагу.
Что там в мире творится – не знаю.
Все своё я в душе берегу.
Голубиную книгу листаю,
Только жаль – прочитать не могу…
СИМВОЛ
Многозначный символ Кузнецова
Никому покоя не дает.
Я его, булыжный, снял со слова
И вогнал в свой стих наоборот.
Символ многозначный светом новым
Вспыхнул и ударился ребром,
Рассыпаясь многогранным словом,
Брызнул немерцающим огнем.
Юрий Поликарпович, не ново…
Я его у Вас не просто взял –
Ночью перед Полем Куликовым
На свою кольчугу наковал. |
КУЛИКОВО ПОЛЕ
(Поэма)
За други своя – Михаилу Павлову
Знамя и слово.
Широкая длань тяжело выбирает орало,
Над русской равниной когтисто кружит воронье.
На русской равнине призывно труба прокричала,
И стяги взметнулись – за древнюю волю её.
Они наплывают – литые, кровавые зори,
И лик святозарный под яростным ветром распят.
Вся нечисть слетелась, беснуется в бешеном оре,
Кривые мечи о святые хоругви звенят!
Очнись и откликнись на голос священного зова,
Литавры, и бубны, и гусли играйте «поход»!
Рыданьем и кликом певучее русское слово
Тебя, как и прежде, под эти знамена зовет-
На Девичье поле, на сбор общерусского войска,
Где строил Боброк в боевые порядки полки,
Где каждый на месте и знает спокойно и просто –
Большой полк, резервный и левой и правой руки.
Кольчуги блестели на солнце, сверкали зерцала,
Хоругви и копья волнами качались, как лес.
Великая сила в Коломне оплотом стояла,
Всей Русской земли – от Коломны до края небес.
Здесь с князем Димитрием рядом вся ближняя свита –
Князь Серпуховский Владимир, Бренок и боярин Квашня,
Два схимника в черном, а схимы крестами обшиты,
Нетленном оружием Бога и Троицкого монастыря.
Как солнце стояло одно на все стороны света-
Монахи за князем едино ступали вдвоем.
И свет исходил от могучих фигур Пересвета,
Андрея Осляби и все озарялись кругом.
Кресты кумачами мерцали на Девичьем поле
И всякий из воинов ведал – за Бога идем,
За церковь святую, за князя и древнюю волю.
И вместе мы все победим или вместе падем.
Священники войско святою водой окропляли.
Владыка Герасим Великого князя встречал.
Молебны служили. Небесные рати сияли.
Герасим на битву Димитрия благословлял.
И час наступил, и высокие трубы взревели.
На дальний поход, на татар, по приокской косе.
А вслед купола золотыми лучами горели,
Наверное, знали – назад возвратятся не все…
Дикое поле.
Ночами пречистыми звезды
Взирают свысока на суеты людские,
Смыкаются с далекими огнями
На синих , ожерельями, холмах.
Нет, кажется, конца и края
Просторам и туманам, миражам.
Теперь и юртам, и обозам, и телегам,
Задравшим в небо длинные оглобли.
Здесь утром пастухи садятся на коней
И объезжают тучные стада.
Степнячки в синих шароварах
Подоят скот и вычешут верблюдов.
Сидят на корточках, и пахнет молоком,
Скотиной, пылью, дымом и мочой.
Жизнь, обыкновенных полная забот,
И тихих радостей, казалось бы, но то-
Не мирный стан, то войско отдыхает,
Готовое надеть доспехи, и , в мгновенье,
Соединиться в сотни, тысячи и тьмы.
То воинство безбожного Мамая
Большой змеей, Олега ожидая,
Ягайло (О спасении молюсь)
Ползёт на Русь.
Встреча Великого князя Московского
Дмитрия с Олегом Рязанским.
«Димитрий, Мамай со всем царством
Идет в землю Рязанскую против меня и тебя;
Ягайло также. Но еще рука наша высока,
Бодрствуй и мужайся».
Олег Рязанский
И двинулся грозный Восток.
А Запад на встречной стремнине.
Сольются в бурливый поток,
Сметут, что лежит в середине.
Блистают удары копыт,
Тугих арбалетов пружины.
А Русь против Руси стоит,
Распалась на две половины.
Москва – белокаменный звон!
Рязань – золотая столица!
Святые хоругви знамен,
Скуластые, смуглые лица.
Победа – в тяжелой руке,
Молима небесною дланью.
Стояли полки на Оке,
Дружина – в лесах под Рязанью.
К шатру подбирался восход,
Пылала заря огневая.
Краткое стихотворное переложение главы « У Мамая» стр. 39 повести А.Старостина и Е.Тростниковой «Куликово поле» М.2015 г.
– Обнимемся, спробуй вперед
Тяжелые орды Мамая…
- Ты тоже меня не вини,
Твоя невозможная плата.
Останься, и Русь сохрани
По праву названого брата.
- Добро, но уже поспеши,
Не ведай другого восхода.
Ягайло к Мамаю бежит,
Ему еще два перехода.
Ты к вечеру Дон перейди,
А утром готовься на сечу.
Мосты за собой поруби,
Ну, с Богом. Ягайло я встречу.
Еще. У Мамая батыр-
Бессмертный монах из Тибета,
Клубок демонических сил.
- Мне Сергий прислал Пересвета.
Ослябю. Зри свиток в руце-
То благословенье на битву.
Посланье в терновом венце,
Со скрепой постом и молитвой.
С поклоном Хрулец и Квашня,
Вернейшие князю бояре,
В шатре подносили огня
И свиток Олегу подали.
Олег над огнем прочитал,
А факелы дымом клубились.
Потом свою речь продолжал,
И князь, и бояре крестились.
- Я зрел Челубея в бою.
Он, жизнь просидевший в седле,
Всю черную силу свою
По небу метал и земле.
Топтали копыта коня
Врагов беспощадно и смело,
И гулом гудела земля,
И пламенем небо горело!
Роняли батыры клинки,
От ужаса лопались вены,
И в пыль рассыпались полки,
И в бег обращались тумены.
Димитрий, он бес и шакал!
Он смертью и яростью дышит.
- Но Сергий мне Слово сказал,
И я его Слово услышал.
- И я тебе, княже, о том.
Иди. Ну а в ночь перед битвой
Не думай, что будет потом,
Спасайся крестом и молитвой.
О главном тебя упредил,
А ты упреди Пересвета.
Над скопищем дьявольских сил
Важна перед битвой победа.
Ты ровно и сильно стоишь
В своем послушании строгом.
Я верую, ты победишь,
Бо чист пред Русью и Богом.
Простимся уже, наконец.
Вас ждут в вашем войске и стане.
И вышли Квашня и Хрулец
За князем и скрылись в тумане.
На Дон.
Скакали в опор, подгоняли коней,
Вокруг растилась равнина.
« Во всем прав Олег,
Но сейчас мне нужней
Его боевая дружина».
Так думал Димитрий «И беды земли
О светло-светлой и красно украшенной
Все от того, что дружить не могли,
От несогласия нашего».
Скакали вперед, подгоняли коней,
Высокое солнце вставало.
И думал Димитрий, что мало людей
На силу татарскую встало.
И думал Димитрий «Еще бы нужны
Тверцы, новгородцы, рязанцы,
Смоляне. С литовской опять стороны
И духом сверхстойкие брянцы».
Скакали и часто меняли коней
За Дон, мимо войска, к Непрядве.
И думал Димитрий уже веселей
« Не в силе Господь, а в правде»
С Востока и Юга надвинулся страх
От Поля до русского стана.
Любимая Русь обращалась во прах
Под тяжкой пятой басурмана.
На крышах тесовых мох зеленел,
И окна холодные стыли,
И дым расстилался, и воздух звенел,
И бабы от ужаса выли.
Все церкви на русской земле
распахнуты настежь стояли
В их темной святой глубине
оплывшие свечи пылали.
Молитвы гудели, и клир возглашал
О ниспосланье победы,
О сохранении жизней взывал,
И плакали жены и деды.
Уж солнце клонилось в закат,
Пришли благодатные вести:
Олег и Ягайло стоят
И топчется каждый на месте.
«Все сделал Олег, как сказал,
Одной, христианской, мы веры.
В подмогу дружину прислал
Упорных рязанцев с Мещеры».
Димитрий, с восторгом кричи:
К тебе вельми ростом и статью
Андрей и Димитрий Ольгердовичи
С большою и кованной ратью!
– Господь! Ты услышал молитвы мои,
И Сергия вещее Слово.
Литва! Принимаю дружины твои
Как раз для полка западного.
Шли воины с русской земли,
Ручьями впадали в течение,
К полкам ото всюду текли
В московское ополчение.
Здесь всякий и, кстати, и впрок.
Закатное солнце светило.
– Однако ты видишь, Боброк?
Идет, собирается сила.
До вечера князь и Боброк
Все поле кругом обскакали.
Изъездили вдоль, поперек,
Ворон, куликов поднимали.
– Боброк, собираем совет,
Доложимся, что повидали.
Нам всем перед Богом – ответ,
А сделаем, как порешали.
Совет.
Орлы клекотали невмочь,
И волки свирепые выли,
И вороны каркали в ночь,
И очи от темени стыли.
Огонь над собраньем пылал,
Гореньем и отсветом алым.
Димитрий под факелом стал
Со словом князьям и боярам:
– Братья, мы на битву пришли
И крепко подумаем вместе –
А надо нам Дон перейти?
А, может, остаться на месте?
Ольгердовичи наперед
Прошли и перекрестились.
Окинули взором народ
И князю вдвоем поклонились.
– Не стань на остатнем пути.
Нам видится ясно и просто
И скажем тебе – перейти,
Коль хочешь надежного войска.
Димитрий душой просветлел
И будто запыхался бегом.
Услышал он то, что хотел.
О том говорили с Олегом.
Кому-то пришлось поперек,
И ропот прошелся в народе.
– А ты что нам скажешь, Боброк?
– Я тоже скажу – переходим!
Мы были на поле и там
Овраги и слева, и справа.
Защита бокам и тылам.
- Командуйте! Всем – переправа!
– Микула Васильевич!
Встал.
– Тебе полк передовой.
Вы сдержите первый удар.
Твой полк и сторожевой.
Держи крепко имя свое,
Потом отойдете к Большому
Полку. Ты – копья остриё!
– Да, князь. Мы на сечу готовы,
Готовы и в небытиё…
– Андрей Ольгердович справа,
С Коломенским полком.
Вас не обойдут по оврагу
И речкою Дубяком.
– Князья Белозерские, сыне,
Надёжа и главный мой нерв!
Татарам покажете спину,
Уйдете назад за резерв.
А далее – боле ни шагу.
Маневр проведете такой.
Надеюсь на вашу отвагу
И лучший свой полк западной.
Показывал к долу присев:
– Татары ударят охватом.
Мы сзади поставим резерв
Закованный в шлемы и латы.
– Владимир Андреевич стой
с Боброком в Зеленой дубраве.
Вы держите полк западной.
Ударить – решаете сами.
Микула Васильевич Вельяминов, сын тысяцкого.
Затем обращался к Квашне.
– За верность твою и отвагу,
Иван Родионыч, тебе
Стоять возле княжьего стяга.
Я знаю твой полк Костромской
Надежная это опора,
Проверенный и боевой.
А, впрочем, увидим все скоро.
Под знаменем будет Бренок.
Вам в помощь Иван Смоленский.
Вы встретите конный поток,
Стремительный, страшный наскок-
Стоять и не двигаться с места!
- Любимые братья мои!
Скажу на прощанье в дорогу –
Мы сделали все, что могли
А боле – доверимся Богу…
Поединок.
Где будет труп, там соберутся птицы.
Да сколько же слетелось их сюда?!
Скулят и тявкают шакалы и лисицы,
Черно на небе и темна вода.
Взревели трубы, двинулось вперед
Все войско русское, не нарушая строя.
Пред ним носилась задом наперед
Толпа татар, свистя, по-волчьи воя.
Темир – Мурза, огромный вширь и ввысь,
Рукой манил и силою игрался,
Звал на себя. – Гей, выйди и сразись!
Гей! Никого?! Презрительно плевался.
Навстречу вышел инок Пересвет
В подряснике. С копьем и на коне.
На Север помолился, на рассвет:
–«Игумен Сергий! Помогай же мне!»
Туман растворялся незрим,
Высокое солнце вставало.
– Иду переведаться с ним.
А схима крестами сияла.
– Господня рука высока
Не ведает ирод проклятый.
Коня приударил в бока.
О Боже, и правый, и святый –
Все громом кругом взорвалось,
Дотоле невиданной сшибки.
И небо ударом взвилось,
Упало и все потряслось,
Пронзили друг друга насквозь,
Уста озаряли улыбки.
Челубей.
И рухнул с коня Челубей,
Хрипел, что исчадие ада.
«Я тоже убит, но скорей
К Ослябе, мне падать не надо,
К братам». Две могучих руки
В крылатую гриву вонзились
И гулко вздохнули полки,
И молча они расступились.
И вспыхнул сияющий свет
Навеки, на многая лета,
Упал схимонах Пересвет,
Но грянуло громом – по-бе-да-а-а-а!
Упал он мертвым, но живым
Крестом горят куколь и ряса.
И развивается над ним
Нерукотворный образ Спаса.
Димитрий подъехал к Бренку.
Свое одеяние снял.
Велел ему стать на полку
И царские знаки отдал.
Отъехал в полк передовой
Без знаков и царских регалий.
И бился как воин простой,
Под ним двух коней поменяли.
Сам жив на коротком веку,
А после переднего боя
Вернулся к Большому полку
Московскому пешему строю.
Битва.
И с яростью, с воем сошлись
На поле великие рати.
Неистово, плотно дрались,
Покуда дыхания хватит.
Покудова рубит рука,
Покуда колени держали,
Где свет озарял облака-
Небесные рати сияли.
У Троицы Сергий молил
Победы, смиряя усталость.
И духом над полем парил,
И зрел он, что здесь совершалось.
Мечи о доспехи гремят,
И буйные головы ложат,
Ножи под лопатки сквозят,
Ну кто кого здесь переможет?
Ни силы, ни воздуха тут.
Убитые в землю снопами.
Но русы стоят, не бегут,
Объяло всех черное знамя.
А воздух тяжелый смердит
И пылью, и кровью, и потом,
Центр сильно и крепко стоит,
И держит удары пехота.
Мамай чингизидов призвал,
Те знойные очи разули.
Рукою на фланг показал,
Стратеги согласно кивнули.
И бросили разом с холма
Последнее, все, что осталось.
Лавина летела, ломя,
Во фланг, словно в масло вонзалась.
И с тыла – к большому полку
Секундами тикают нервы.
И вот уже видно реку.
И вот уже смяты резервы.
Орда от восторга визжит,
А солнце парит невесомо.
Немного – и всё побежит,
Мгновенья уже до разгрома…
И войско почти не стоит,
И в мыслях – в леса да овраги.
Бренок, Вельяминов убит,
Подрублены черные стяги.
Кочевники яро рвались
к Димитрию. Вмиг окружили.
С трудами к нему прорвались,
Едва от поганых отбили.
Бурлила кругом замятня,
И вены от ужаса стыли.
Боярин со свитой – Квашня
Березу над князем срубили.
Потом пробрались по колку,
Бежали назад по оврагу,
Бежали к Большому полку,
Упавшему княжьему стягу.
Западной полк.
Все поле в пыли, как во тьме,
Здесь каждому выпадет доля…
К Мамаю на Красном холме
Повсюду с великого поля
Гонцы непрерывно снуют,
Струною натянуты нервы.
– За Смолкою русы бегут!
– Все силы туда! И резервы!
Волнуется полк Западной,
Видны басурсманские спины,
Нависли на русских горой,
Плывут безудержной лавиной.
Валились тела на тела.
И дрогнули тут небывальцы…
Ломились татары. Победа текла
К Мамаю. Сквозь русские пальцы…
Владимир Андреевич в голос рыдал
И обращался к Боброку-
(Боброк неподвижной скалою стоял)
– Ну что от стояния проку?!!
Сегодня Господь не за нас.
Ты видишь кровавые реки?
Боброк! Не ударим сей час-
Мы прокляты будем навеки!
Волынец сквозь слезы глядел
На холм басурманского стана.
В седле неподвижно сидел
И молвил решительно:
– Рано…
Он воздух ноздрями тянул,
Высокое солнце сияло.
Вдруг ветер им в спины подул.
– Вперед! Наше время настало!
И ринулся вниз Западной,
Зверьем из Зеленой дубравы.
Стреляли, кололи копьем,
Рубили налево, направо,
Кромсали на полном скаку
В капусту врага без остатка –
За всю вековую беду –
Наотмашь, и крякали сладко!
Мамай дожидаться не стал
И с малой дружиною скоро
Все бросил и в степь ускакал,
Навстречу беде и позору.
На Волгу и далее в Крым
Ушел, и его не достали.
Рубили бегущих за ним,
И многие поприща гнали.
После битвы.
Под вечер возвращались из погони.
Еще дышала грудь лихой отвагой.
И князь Владимир стал на поле боя
На поле боя встал под княжьим стягом.
Но страшно было быть и видеть было страшно.
Все поле в трупах человеческих. Стога
Из мертвых тел, кругом валы и башни
И русских воинов, и воинов врага.
И человеку не пройти, коню не въехать
На всю громаду собственных неправд.
Глаза слезятся, голос стонет эхом.
Прости, Господь! И не вернуть назад
На поле брани павшие полки
Живот и жизнь отдавших за победу.
Бояр любимых, воинов и смердов,
Под черный стяг у княжеской руки.
Ночь простоять и пережить рассвет,
«А близких всех душа не позабудет…»
Такого войска не было и нет,
И много лет теперь уже не будет.
И крови потоки текли
В овраги и реки багряно,
Под знамя сходились полки
И слезы лились невозбранно.
Уж тьма нисходила на них,
По полю, по крови и грязи,
Средь мертвых вокруг и живых
Искали Великого князя.
В Зеленой дубраве нашли,
Доспех весь измят и иссечен,
И в комьях земли и в крови,
Но жив князь и не искалечен.
И радость была велика
Остатнему храброму войску,
Что жив и рука высока,
Господь за грехи его спросит
И в покаянье простит.
Димитрий на поле брани
С главой преклоненной стоит
И радуется в печали.
Димитрию честь и почет.
В веках благодарное слово.
Всей Русской землей наречен
Он именем князя Донского.
А павшие воины веют
Венцами. И скорбным итогом
Свое дерзновенье имеют
Молится за нас перед Богом.
Эпилог.
Давно забыты многих имена,
Тела истлели и истлели кости.
Из древней тьмы на мировом погосте
Из века в век звучат лишь письмена.
Война есть смерть и не бывать иначе.
Роса обильно тяжелит поля –
То до сих пор оплакивает плачем
Своих погибших Русская земля…
Январь, февраль 2018 г. |
