РАССКАЗ ГЕНЕРАЛА

Недалеко от подмосковного городка Рузы, в живописном уголке, окруженном березовой рощей и высоким сосновым бором, расположился санаторий «Русь» для ветеранов и инвалидов Отечественной и Афганской войны, Венгерских событий и контртеррористических операций на Северном Кавказе. Санаторий привлекателен для отдыхающих еще и тем, что рядом красивое рукотворное озеро, оно образовалось благодаря находящимся в нескольких километрах ниже плотине и гидроэлектростанции. В чистейшей воде этого водоёма можно купаться, кататься на лодках и ловить рыбу удочкой. Круглый год со всех уголков нашей необъятной родины сюда съезжаются ветераны пройти обследование, подлечить здоровье, да и просто отдохнуть и напитаться свежим целебным воздухом.

Санаторный комплекс состоит из нескольких многоэтажных домов, в которых находятся лечебные, спортивные и развлекательные объекты. Для пеших прогулок вокруг санатория проложены маршруты вдоль берега озера и по окружным девственным лесам. Всё для отдыха и лечения тут организовано, как теперь принято говорить, на европейском уровне. Ранее санаторий принадлежал аппарату ЦК КПСС, и вероятнее всего, он задумывался и создавался-то для партийной элиты СССР. Судя по действительно высокому уровню обслуживания и внутреннему убранству и роскоши, легко можно сделать вывод, что руководство той могучей страны не жалело народного добра для поддержания своего здоровья и, что и говорить, умело жить на широкую ногу.

… Летом того года, о котором пойдёт речь в повествовании, санаторий был полон шума, смеха, музыки и разговоров отдыхающих. Тут часто происходили неожиданные, удивительные встречи однополчан, сослуживцев и друзей, казалось бы, давно потерявших связь друг с другом. Бывало, очень интересно слушать их рассказы и воспоминания о забавных и курьезных случаях молодости и службы. Что меня больше всего изумляло и радовало во всем этом, я бы сказал, так это то, что ветераны-инвалиды, передвигающиеся на колясках, выглядели более жизнерадостными, открытыми, дружелюбными и даже намного счастливее, чем те, кто вроде бы с виду казались здоровыми и крепкими.

В просторной столовой одновременно помещались более шестисот отдыхающих. Каждый столик был закреплен за определенными людьми, и им накрывали на стол по их заказу и рекомендациям, и наставлениям врачей. Нас, четверо дагестанцев, рассадили за один столик и накрывали, соблюдая и уважая наши религиозные предписания и предпочтения. Каждый день мимо нашего столика, поддерживая друг друга и весело беседуя, проходили два старика военной выправки и садились за соседний столик позади нашего. Один из них, что выглядел значительно моложе своего спутника, был худощавого телосложения, среднего роста, всегда чисто выбритый, с белоснежной от седины короткостриженой прической. А второй полная противоположность ему – высокий, под два метра, с чуть согнутой, сутуловатой спиной, широкими плечами и крупными, как лопаты, ладонями, с короткой бородой, довольно крепкий еще старичок.

– Дед с бородой в молодости, наверно, крепышом был. Обратите, ребята, внимание на его телосложение, на руки и ноги, – сказал наш товарищ Гусейн, когда у дверей появились наши соседи.

– В позапрошлом году они тут тоже отдыхали, – откликнулся Имангазали, внимательно наблюдая за ходьбой двух пожилых товарищей. – Кажется, оба генерала.

– Салам алейкум, горцы! – прогремел дед-великан громким, как раскаты грома, басом, едва только дошел до нашего столика и принял стойку «смирно».

– Ваалейкум салам, товарищ генерал! – гаркнули мы хором и встали все четверо разом.

Все, кто находились в столовой, обратили на нас внимание, некоторые даже принялись фотографировать.

– С каких вы краев, молодцы? – спросил генерал, подойдя поближе и протянув широкую ладонь для рукопожатия.

– Из Дагестана, – ответил я за всех.

– Во-о! Мы почти земляки, – сказал он с широкой улыбкой на лице. – Я после войны три года служил в Махачкале. Вы, скорее всего, «афганцы»?

– Так точно! Вы угадали, товарищ генерал, – ответил Гасан.

– Вы откуда знаете, что я генерал? – удивился мужчина.

– Мы своих генералов издалека узнаем, – ответил я с улыбкой.

– Молодцы, молодцы, – повторил он и представился. – Генерал-лейтенант Янис Балодис, а это генерал-майор Сергей Терехов! – по-военному доложил дед. – Ну ладно, поговорим еще.

Его товарищ, с лица которого не сходила доброжелательная улыбка, одобрительно кивал головой.

Мы тоже представились…

С того дня мы часто встречались и на прогулке, и на медицинских процедурах, и в фойе главного корпуса санатория, где в свободное время отдыхающие собирались, чтобы сыграть в шахматы, шашки и бильярд. Так что было время о многом друг другу рассказать.

При каждой встрече они с нами здоровались по-нашему: «Салам алейкум, орлы!» и рассказывали что-нибудь интересное, смешное, забавное. И мы не отставали. Это были жизнерадостные, самостоятельные и довольно крепкие старички. Генерал Янис Балодис, латыш по происхождению, умел вести доверительные и задушевные беседы и рассказывал нам разные интересные случаи из долгой военной жизни. Оба товарища шестнадцатилетними юношами оказались на фронте и успели поучаствовать в Отечественной войне. С тех времен посвятили себя военной службе и сохранили крепкую дружбу. Наш товарищ Имангазали угадал: оказывается, великан Янис Айварович в действительности был в молодости довольно успешным борцом. «Я чемпион Дагестана 1947 года по борьбе в тяжелом весе», – сказал он во время очередной беседы, когда мы коснулись этой темы. Голос его всегда теплел при разговоре об СССР; каждый раз генерал подчеркивал героизм, дружбу и трудолюбие многонационального народа Советского Союза, ругал руководство страны, позволившее разрушить великую державу. С 1946 по 1948 годы он жил в Махачкале, называл нам имена нескольких дагестанцев, которые тогда с ним служили. Очень гордился знакомством с Расулом Гамзатовым, любил и ценил его творчество.

– На подаренной мне в 1982 году книге «Мой Дагестан» Расул Гамзатович написал «Дагестанскому солдату – латвийскому генералу», – сказал он с трогательной улыбкой при очередной нашей встрече.

В один из солнечных дней мы подошли к генералам, сидящим на скамейке во дворе санатория у красивого фонтана, пульсирующего освежающими струями прохладной воды. Как всегда, мужчина очень обрадовались нашему приходу и указали, куда нам сесть.

– Сергей Юрьевич, доказать тебе красоту и удивительные свойства наших дагестанских языков? – спросил Балодис своего товарища с явным ударением на словах «наших дагестанских».

– За столько лет дружбы, Янис Айварович, ты мне не говорил, что владеешь дагестанскими языками, – с явной иронией в голосе ответил Сергей Юрьевич.

– Необязательно, чтоб я ими владел. Вот же тут джигиты, они нам расскажут, – сказал генерал, указывая на нас своей широкой пятернёй. – А ну-ка, ребята, кто из вас произнесет на аварском языке «семь тысяч семьсот восемьдесят восемь лягушек квакали под мостом?» – спросил он, глядя на нас с хитрой и вместе с тем добродушной улыбкой опытного человека.

Оба генерала очень внимательно и с нескрываемым любопытством слушали нас и неоднократно просили повторить упомянутые словосочетания, звучащие на аварском языке очень забавно с труднопроизносимыми буквами и звуками. При каждом повторении смеялись до слез.

– А теперь я хочу, вам, ребята, рассказать о моем знакомстве с Расулом Гамзатовым и о его удивительном прорицании, – начал Янис Айварович, вытирая слезы смеха белоснежным носовым платком. – Это было в середине 80-х годов, когда Генеральный секретарь ЦК КПСС Михаил Горбачев издал указ об антиалкогольной кампании в стране. В том году я вышел в отставку с военной службы, и меня избрали депутатом в Верховный Совет от Калининградской области. Большой зал Кремлевского Дворца Съездов был переполнен депутатами со всего Советского Союза. Среди них известные и знаменитые политики, ученые, артисты, труженики, руководители республик, областей и краев.

Однажды во время перерыва, когда мы выходили из зала заседаний в просторное фойе, прямо у дверей встретили Расула Гамзатовича с товарищами. Я, конечно, его сразу узнал. На меня большое влияние оказало творчество поэта, особенно произвела впечатление песня «Журавли». Для меня, ветерана Великой Отечественной, у которого война отняла отца и старшего брата, эта песня была значимой, и каждый раз, когда ее слышал, мысленно возвращался в те грозные годы.

Со мною шел первый секретарь Калининградского обкома КПСС Дмитрий Васильевич Романин. Оказывается, они давно знали друг друга. Романин решил нас познакомить.

«Генерал-лейтенант Янис Балодис», – представился я по-военному, отдав честь и протянув Русулу Гамзатовичу руку.

«Страну, где генерал отдает честь поэту, может разрушить эта кучка демагогов», – сказал Гамзатов, крепко пожав мою руку и кивнув головой в сторону зала заседаний.

Все мы, стоящие рядом, замерли в недоумении, как бы не веря услышанному. В то время говорить подобные слова в Кремлевском зале в адрес руководства страны было, мягко говоря, чем-то из ряда вон выходящим.

«Ну, как обстоят дела в твоем солнечном крае, Расул Гамзатович?» – спросил Дмитрий Романин, желая переменить тему беседы.

«И у нас дела выглядят не очень радужно, Дмитрий Васильевич. Скоро мы не сможем угостить гостей вином. У нас есть пословица “Отправь дурака за шапкой – принесет голову”. Мне это напоминает развернутые в связи с антиалкогольной кампанией работы у нас в Дагестане. Выращиваемые десятилетиями редкие сорта виноградников вырубают и уничтожают. Мы их специально в течение многих лет привозили из Молдавии, Франции, Италии… Жаль, очень жаль. Виноград – это не только вино, – вздохнул Расул Гамзатов с неподдельным сожалением в голосе».

Видя, в какое русло разворачивается тема разговора, некоторые поспешили отдалиться от нашего круга. А вот меня, наоборот, в Гамзатове подкупили его смелость при выражении собственного мнения и небезразличное отношение к своей малой родине.

«Согласись, Расул Гамзатович, алкоголизм в нашей стране приобрел характер национальной проблемы и бедствия, и с этим надо как-то бороться», – вступил я в беседу.

«Товарищ генерал, алкоголизм, настолько я знаю, это болезнь. Алкоголиков надо лечить. Но, однако, нельзя же это превращать в проблему с пагубными последствиями для экономики большой страны. Надо же более разумно и основательно подходить к решениям таких задач. От их выполнения зависит судьба и будущее нашей Родины».

«Как я понял из ваших слов, Расул Гамзатович, вы считаете проводимую руководством страны антиалкогольную кампанию ошибочной?» – задал явно провокационный вопрос толстенький, лысый мужчина с кожаной папкой в пухлых холёных ручках.

«Ошибочная она или мудрая время покажет, но проводимые для осуществления этого указа работы в моем Дагестане явно нас не радуют», – сказал с твердым убеждением Расул Гамзатов.

«Вот почему вы такой печальный, Расул Гамзатович?» – подключился к разговору Дмитрий Романин, желая переменить политическую тему нашего разговора на более нейтральную.

«Дмитрий Васильевич, я не печальный, я – трезвый!» – заявил тут же в ответ Расул Гамзатов, будто ждал этого вопроса.

Вы не сможете представить, какой взрыв смеха вызвали последние слова Расула Гамзатова. Вместе с нами от души смеялся и сам поэт. И тут зазвенел звонок, вызывающий депутатов на заседание…

…Не прошло и пяти лет, великую державу, как и предсказывал с горечью Расул Гамзатович, «разрушила кучка демагогов» и перевёртышей. Я до сих пор раздумываю над тем, как великий поэт поистине провидчески смог предугадать печальный исход нашей страны, которую до этого не могли разрушить ни голод, ни бедствия, ни войны, а «кучка демагогов», болтунов и предателей во власти растоптала и разорвала в клочья… И каким же мужеством должен был обладать человек, открыто заявивший об этом в Кремлевских стенах? – с нескрываемой душевной болью и грустью в голосе закончил генерал Янис Балодис свой рассказ.

КАПЛЯ СЛЕЗИНКИ

Стоял знойный, безветренный летний день. Машина, в которой находилась группа офицеров спецподразделения Ахмеда, ехала, точнее сказать, ползла по ухабистой дороге окраины города. Асфальт, проложенный еще во времена Советского Союза, давно пришел в негодность. Вновь заасфальтировать улицу в такой дали от центра у градоначальников, видимо, руки никак не доходят. Группа спецназначения ехала на проверку одного дома на этой улице, где по информации могли находиться несколько боевиков, совершивших резонансные убийства сотрудников милиции и имама* квартальной мечети в городе.

Ахмед уже привык к таким выездам, случавшимся и днем, и ночью, и не испытывал большой тревоги, как в первое время службы. Поверх зелёной камуфляжной одежды на нем был надет тяжелый пуленепробиваемый бронежилет, а на голове такого же расцвета каска со стеклянным забралом для защиты лица и глаз. Его спина и грудь намокли от пота, а затекающие со лба в глаза капельки он периодически вытирал рукой в красных кожаных перчатках без пальцев. Автомат Калашникова со спаренными магазинами лежал у него на коленях. Из многочисленных карманников его разгрузки торчали запасные магазины для автомата, ручные гранаты и, похожая на мобильный телефон, радиостанция с кнопками. На правом бедре торчала рукоятка автоматического пистолета Стечкина, аккуратно вложенная в кобуру из специального материала-липучки. Все это делало его похожим на героя-робота из зарубежных боевиков.

Раздался хриплый фоновый шум радиостанции. Ахмед, покрутив рифлёное ушко, увеличил ее звук.

– Внимание всем группам. Приготовиться к высадке. Справа от улицы зеленые железные ворота с калиткой. Занять позиции и приступить к осмотру дома. Будьте внимательны, преступники вооружены! – раздался из рации командный голос полковника.

Машина остановилась. Левой свободной рукой Ахмед, сдвинув в сторону, открыл дверь «Газели». Быстрыми шагами один за другими все выскочили на улицу и, пробежав улицу легкими «кошачьими» шагами, заняли удобные позиции у стены, по обе стороны ворот.

– Штурмовой группе предельно внимательно приступить к осмотру дома! – услышал голос командира по рации.

Первый из бойцов дулом автомата осторожно открыл калитку и, осмотрев быстрым взглядом двор дома, кивком головы приказал остальным заходить. За считанные секунды один за другим несколько бойцов исчезли за воротами дома. «Похоже, тут Шанхай натуральный», – подумал Ахмед, как только вошел во двор. Действительно там оказался не один дом – по периметру двора возвышались несколько маленьких и больших одноэтажных зданий.

При такой ситуации почти всегда труднее и опаснее делать осмотры, и не дай Аллагь, если придется еще и спецоперацию проводить! Прямо напротив ворот, у стены дальнего дома, Ахмед увидел красивый с дугообразным верхом родник, из крана которого с журчаньем стекала вода. Спецназовец, склонившись над краном, зачерпнул полную ладонь воды и выпил, затем отер подбородок и закрыл кран.

В течение получаса бойцы, соблюдая строгие меры предосторожности, осмотрели все дома, кроме крайнего справа от ворот. Висячий замок на дверях подозрительно легко открылся, как только один из бойцов до него дотронулся, и упал на пол. Быстрым, отработанным движением группа спецназовцев заняла позиции вдоль стены по обе сторону дверного проёма. Бывший спортсмен Гамзат, приложив к двустворчатым дверям сломанное борцовское ухо, чутко прислушался.

– Там явно кто-то есть, – сказал он шепотом и стал жестами показывать, что внутри кто-то ходит.

– Есть в доме кто-нибудь? Прошу выходить по одному! Милиция! – крикнул Гамзат, отходя от дверей в сторону.

Но ему никто не ответил. Гамзат еще раз повторил те же слова. Через несколько минут внутри послышалось шуршание шагов.

 – Не стреляйте! Мы выходим! Мы выходим! – раздался крик женщины изнутри.

Приоткрыв одну половину дверей, из дома быстро выбежали две женщины, обе с ног до головы замотанные в черную долгополую одежду. Их лица были закрыты такого же чёрного цвета чадрами, оставалась лишь узкая щель для глаз. Судя по их быстрой и легкой походке, было видно, что это молодые девушки. Сверкнув на бойцов свирепыми и ненавидящими взглядами, они через двор скорым шагом просеменили к воротам. Но там их остановил командир операции.

– Дома остался кто-нибудь? – спросил он, пристально и настороженно разглядывая их с ног до головы.

– Заходите и смотрите сами. Это же вам надо? – ответила одна из них грубым голосом и не сдержалась: – Гяуры проклятые!

– Ты, черная ворона, отвечай на вопрос! Мы хотим избежать напрасных жертв и шума. Если там остался кто-нибудь, пусть выходит, пока не поздно, – сказал полковник жёстким голосом.

– Нету там никого… Что, боитесь заходить в пустой дом? – злорадно ответила вторая женщина.

– Верить таким, как вы, нельзя… Но если случится что-нибудь непоправимое, только вы и будете виноваты, – сказал полковник.

– Вы же пришли сюда нас во всем винить… Аллагь накажет вас, безбожники! – почти крикнула женщина. – Мусульманами еще называетесь!

– Ты прекрати чепуху пороть! – отрывисто бросил полковник, повысив тон и потихоньку краснея от едва сдерживаемого гнева.

– Нету там никого, – сказала женщина, проходя к калитке ворот.

Командир кивком головы указал нескольким бойцам, чтоб женщин проводили к машине оперативников. Еще несколько минут ушло на подготовку к осмотру дома. Ахмед внимательно посмотрел через щель в дверном проеме и увидел длинную прихожую, в которой он обнаружил две межкомнатные двери, в правую и в левую сторону.

– Внимание! Приступить к осмотру внутренних помещений, – услышали по рации голос командира.

Едва Гамзат открыл дверь и шагнул из прихожей в комнату, как раздались два выстрела. Бойца откинуло прямо на идущего вслед за ним Ахмеда. Тот успел схватить двумя руками Гамзата за подмышки и, оттянув назад и в сторону, краем глаза зафиксировать перебегающего через прихожую в левую комнату высокого поджарого мужчину. Буквально через несколько секунд перебежавший выглянул из-за дверного проёма и произвел еще несколько выстрелов из пистолета, стараясь попасть в сотрудников. Пули просвистели рядом и угодили в стену, мелкие куски камня и песка больно ударили в лицо Ахмеда. В ответ гулким эхом по всему помещению раздались хлёсткие автоматные очереди нападавших, и вперемешку с этим из неумолкающих раций были слышны неразборчивые прерывистые переговоры сотрудников. Затем вдруг как по команде всё стихло. Наступила короткая пауза.

– Кажется, всё-таки попал, гад! – ругнулся Гамзат, осматривая себя и вытирая кровь с подбородка. – Разбил мой пистолет.

Рукоятка его пистолета, закрепленного липучими ремнями на груди поверх бронежилета, была вдребезги разбита. Пуля преступника застряла во внутреннем механизме исковерканного пистолета. Именно пластмассовый осколок рукоятки и впился в подбородок Гамзата. В следующий миг раздались несколько одновременных взрывов ручных гранат – это товарищи Ахмеда бросили их через приоткрытую дверь. Послышался звон разбитых оконных стекол, шум и грохот падающей кухонной утвари. По рации раздался резкий окрик командира, приказывающего прекратить стрельбу.

И в это время ручная граната, брошенная боевиком через приоткрытую дверь, прокатившись перед ногами Ахмеда, взорвалась под старым диваном у противоположной стены. Ударной волной диван подбросило вверх, и тот, перевернувшись в воздухе, с грохотом рухнул на пол. Всем товарищам, да и самому Ахмеду, несказанно повезло – град смертоносных острых осколков взорванной гранаты погасил и «проглотил» диван, но вот оглушило спецназовцев крепко.

Едва придя в себя, бойцы сразу же принялись энергично массажировать ладонями свои уши и натирать пальцами виски, стараясь поскорее привести слух и голову в порядок. Хотя и стало значительно легче, однако непрерывный шум в ушах не прекращался еще долго. Между тем, Ахмед с другим бойцом перетащили старый диван и установили его около дверей для удобства стрельбы и прикрытия. И вновь начался бой. Кто-то из ребят с улицы через вышибленное окно в комнату, где прятался бандит, швырнул несколько гранат. Грохот их взрыва сопровождался шквальным огнём из автоматов.

Как только прекратилась стрельба, через развороченный дверной проем Ахмед заглянул в помещение и увидел валяющегося на полу в пыли и усыпанного осколками разбитого стекла того самого поджарого мужчину с длинной бородой. Он лежал без движения, голова и шея были измазаны кровью, серого цвета футболка была в нескольких местах порвана. Боевик никаких признаков жизни не подавал. Рядом валялся автоматический пистолет Стечкина.

– Ребята, не стрелять! Преступник уничтожен! – крикнул Ахмед и тут же несколько раз повторил свои слова по рации.

Подошедший первым командир внимательно посмотрел на убитого и приказал начинать осмотр всех помещений дома. Несколько сотрудников, соблюдая до автоматизма отработанные на учебных занятиях правила предосторожности, один за другими вошли в комнату. Приблизившись к боевику, один из товарищей тоже осмотрел его и знаками рук дал команду остальным поделиться на две группы и приступить к тщательному обследованию всех уголков, коридоров и комнат одновременно слева и справа.

Группа Ахмеда зашла в помещение по правую руку. Эта была довольно большая почти без мебели комната с одним окном во двор. Слева от окна в углу стояла железная кровать, скомканный матрас лежал рядом на полу. Всё вокруг было усыпано осколками битых стекол, кусками штукатурки и беспорядочно разбросанной одеждой. На стенах были видны дырки и выщербленные углубления от пуль и осколков гранат. Справа от входа находился дверной проём, ведущий в другую комнату. Он был закрыт подвешенным разноцветным плотным одеялом.

Ахмед «кошачьей» походкой прокрался к проему и, держа оружие наготове, внимательно прислушался: нет ли с той стороны голоса или шума.

– Может, гранату закинем туда, а вдруг нас ждет кто-то… – выразительно кивнув в сторону комнаты, шепотом предложил, его товарищ, притаившийся у противоположного косяка двери.

– Нельзя. А если там старый больной человек или дети… – не согласился Ахмед.

– Если бы таковые там были, почему же они тогда не вышли с женщинами? – спросил боец всё также шепотом и вслух рассудил: – Да если бы и были, то после таких взрывов и стрельбы вряд ли они целы.

– Есть там кто-нибудь живой? Дайте знать голосом или же выходите! – громко крикнул Ахмед.

Он несколько раз повторил команду, но из комнаты в ответ не раздалось ни звука, ни голоса. Ахмед осторожно отодвинул одеяло и заглянул внутрь. Это была маленькая комнатка с одним с выбитыми стеклами окном на противоположной от двери стене. Справа стояла железная кровать. Стены были изрешечены пулевыми отверстиями. Повсюду были разбросаны детские игрушки, одежда и другие вещи. Пол поверх раскиданных вещей был обильно усыпан разбитыми стеклами и кусками отвалившейся штукатурки. Сильно пахло гарью и пороховыми газами.

И вдруг Ахмед заметил между кроватью и дальней стеной детскую люльку, на которой также лежали куски битого стекла и штукатурки. Одним прыжком боец оказался у люльки и осторожно отодвинул одеяло на край.

– Не может быть! – вскрикнул он, смотря на люльку и не веря своим глазам. – Вот негодяи! Как они могли? Как вообще можно такое понять? – задавал он сам себе вопросы.

В люльке лежал ребенок примерно годовалого возраста. Его полные ужаса голубые глаза, не мигая, смотрели на Ахмеда. Видно было, что дитя плачет, но никаких звуков не было слышно, лишь бросалось в глаза, как ребёнок, как рыба, выброшенная на берег, открытым ртом хватал воздух. Крохотные ручки младенца безжизненно свисали вниз. На правой щёчке дрожала крупная слеза.

«Не ранен ли мальчик?» – подумал Ахмед, почему-то уверенный, что лежащий перед ним младенец именно мальчик. Он профессионально осмотрел малыша и ощупал его тело со всех сторон. После этого спецназовец чётким и бережным движением подхватил люльку за древко между дужками и двинулся к выходу.

– Будь осторожен, Ахмед, еще не все комнаты осмотрены! – крикнул вслед ему товарищ.

Ахмед внял просьбе сослуживца. Держа в одной руке люльку, а в другой, не убирая палец с курка, автомат со складывающимся прикладом, он вышел на улицу и направился в сторону ворот. Когда он проходил под окнами левой комнаты, куда одновременно с ними должны были проникнуть его товарищи, оттуда раздался грохот взрыва гранаты. Ударной волной Ахмеда отбросило на несколько шагов в сторону. Падая на землю, он успел обхватить люльку двумя руками, чтобы сберечь ребёнка; выпавший из рук автомат со звоном упал рядом. Выбитый взрывной волной проём окна больно ударил спецназовца в спину. Все его тело было усыпано осколками стекла, щепками дерева и кусками штукатурки. Еще не поднявшись с земли, спецназовец понял природу неожиданного взрыва: ребята, прежде чем зайти в левую комнату, для большей уверенности и безопасности (обычная практика спецподразделений), бросили туда гранату. Откуда же было им знать, что именно в эту минуту под окнами будет проходить их товарищ, да еще со спасённым младенцем в люльке! Вот ведь как бывает...

Парень чертыхнулся, затем быстро встал на ноги, отряхнул с себя мусор и продолжил путь к воротам. «Почему же тебя женщины не вынесли? Нет ли среди них твоей мамы? Разве такие женщины бывают? Почему мама позволила испытать тебе этот ад?» – мысленно задавал сам себе безответные вопросы Ахмед.

– Эй, боец, идите сюда! – услышал он, как только вышел из ворот. Это был голос министра. Тот в последние беспокойные годы всегда выезжал на места проведения спецопераций по задержанию и уничтожению экстремистов и террористов.

Справа от ограды, на расстоянии примерно метров двадцати, около нескольких автомашин высокого класса стояла группа офицеров и руководящий состав МВД.

Ахмед подошел к офицерам и увидел сидящих в автомашине «Газель» тех женщин, которые недавно вышли из дома. Два офицера опрашивали их. Спецназовец не мог совладать с гневом, охватившим его при виде этих религиозных фанатичек, бросивших погибать ребенка и сейчас, как ни в чем не бывало посиживающих в машине. Не сдержав себя, Ахмед, выкрикивая гневные слова, подбежал к машине. Но находящиеся рядом офицеры, видя, что он намерен сделать, успели перехватить его.

– Успокойся, тебе говорят! – громко и отрывисто сказал подошедший министр, приводя тем самым Ахмеда в чувство.

– Вы не женщины! Вы звери! Хуже зверей! – кричал тот в приоткрытое окошко автомобиля. – Почему ребенка не вынесли? Вы же говорили, что там никого нет!

– Он должен был стать шахидом! Он нас провел бы в рай! – злобным голосом отрезала женщина, глядя прямо в глаза Ахмеда.

– Ты что ли решаешь, кто должен погибать, а кто выжить? А почему сама не осталась там быть шахидкой? Это вы так придумали убить ребенка… А воля Аллаха, вот она, он будет жить! – сказал Ахмед, указывая пальцем на люльку.

Один из офицеров, развязав ремни колыбели, взял ребенка на руки. Мальчик начал громко реветь.

– Он не плакал под градом пуль и взрывов… И теперь у него это не плач, а проклятия вам, зверям в облике женщин, – воскликнул Ахмед резким голосом. – Не забывайте этот крик!

– Дом осмотрен. Преступник уничтожен. Больше никого не обнаружено, – услышали бас командира по рации.

– Слава Аллаху! Рашид – шахид! – истошно крикнула одна из женщин. – Нафисат, поздравляю тебя! Он в раю и тебе место уготовит там.

Нафисат молча и безразлично смотрела в окошко машины, будто вовсе и не слыша слов подруги.

– Многое ты знаешь, я вижу. Хорошее занятие себе нашла. За что он в рай попадет? За то, что сегодня своему ребенку этот ад устроил? Или же за смерть четырёх милиционеров, которых он убил на той неделе? Они вашего «шахида» и знать не знали, и видеть не видели. Он утонет в слезах матерей, сестер и жен убитых им молодых ребят! – сказал министр, глядя на женщин глазами полными горького сожаления и неподдельного гнева. – Доставьте их в райотдел милиции!

Ахмед привычным движением снял с головы каску и с лица маску. Он сел на кусок кирпичной кладки, отвалившейся от стены, и вытер лицо носовым платком. Звон в ушах, причиненный взрывами гранат, не проходил.

– Ахмед, кажется, ты слегка ранен, – сказал оперативный сотрудник в штатском костюме и взглядом указал на капли крови у ног на асфальте.

Ахмед бегло осмотрел себя и заметил, что у локтя правой руки куртка порвана и пропитана кровью.

– Локоть и пальцы, вроде бы, в норме. Видимо, рана неглубокая, – проверяя подвижность локтя и пальцев, сказал спецназовец. – Даже не понял, где меня зацепило.

– Куртку снимите, товарищ майор, – обратилась подозванная сотрудником в штатском молодая медсестра в военной форме. Она достала из сумки бутылочку йода и бинт. – Необходимо осмотреть рану и остановить кровотечение.

Ахмед аккуратно извлек из нагрудных карманов разгрузки магазины и гранаты, снял рацию, расстегнул пуговицы и молнию.

– Внимание всем! Операция завершена. Всем собраться у автотранспорта! – услышали голос командира по рации.

– Сестра, нам ехать надо, нельзя ли это процедуру на базе продолжить? – спросил Ахмед у медсестры.

– Не переживайте, товарищ майор, командир в курсе, что вы ранены. Я быстренько перевяжу вас и на нашей машине отвезём куда надо, – сказала она негромким, но твердым голосом.

Жаркий солнечный диск медленно катился за плоские крыши домов на городской окраине. Заканчивался еще один летний день.
_________________
*Адат – (арабс.) – обычаи, пережиточные нормы доисламских правовых комплексов, а также реалии правовой жизни, не отражённые в шариате.
*Имам – духовное лицо, руководящее богослужением в мечети, духовный глава у мусульман.
*Шахид – (арабс.) – павший за веру.
*Гяур – в исламе – неверный.

СЛОМАННЫЙ КИНЖАЛ

В далеком маленьком горном ауле из-за пустякового дела произошло убийство. Пролилась кровь, и между двумя родами вспыхнула кровная месть. Время и обычаи были таковыми: чуть что хватались за кинжалы, терпения и сдержанности не хватало многим.

Высокого, крепко сложенного мужчину, заходившего в мечеть на вечернюю молитву, на пороге поджидал убийца, который и воткнул кинжал в спину. В течение трех суток шла борьба за жизнь, местные лекари сделали всё, что в их силах, но спасти жизнь мужчины не удалось. Погибший оказался отцом одного из тех парней, что затеяли в тот день драку.

Уважаемые аксакалы этого и соседних аулов проделали огромную работу, чтобы урегулировать последствия трагического случая и помирить враждующие роды. Сход авторитетных аксакалов решил по издревле принятому обычаю назначить установленную плату за убийство и виновного выслать из аула, однако с высылкой старейшины опоздали: убийца в ту же ночь просто взял и скрылся в неизвестном направлении. У убитого было четверо взрослых сыновей, двое из которых жили в соседнем ауле, откуда родом была их мать.

Древний обычай «кровь за кровь» в горах никто не в силах отменить. Даже во времена Кавказской войны предводителю горцев имаму Шамилю, приложившему немало усилий для искоренения этой жестокой традиции, не удалось достичь желаемого результата. Так случилось и на этот раз: взрослые родственники убитого старались быть сдержанными, но молодежь успокоить не удавалось, тем более четверых сыновей погибшего. Некоторые злые языки при любой подходящей возможности «кололи им глаза» упрёками и постоянным напоминанием о неизбежности кровной мести, хотя сыновья и без того были злы и ни на минуту не прекращали поиски убийцы. Но найти его им никак не удавалось уже около года.

Из-за неимения в ауле минарета, призывающий к молитве азан* читали, высунувшись из окна мечети. Этим и решил воспользоваться Ибрагим – один из сыновей убитого. Отчаявшись найти убийцу, он в осенний день подкараулил у окна мечети одного из мужчин враждующего тухума*, и как только тот выглянул читать обеденный азан, схватил его за грудки и зарезал, полоснув кинжалом по горлу. По обычаям подобное было возможным: если не удавалось найти убийцу, то могли отомстить ближайшему родственнику.

И снова аул загудел, как потревоженный пчелиный улей. Опять собрался сход уважаемых аксакалов. Много пришлось говорить, просить и убеждать обе враждующие стороны. На все это ушло более трех месяцев.

В том году зима в горах выдалась очень снежной: валило и валило каждый день, все тропинки занесло толстым слоем снега, люди не успевали сбрасывать снег с плоских, утрамбованных катком, крыш.

В день, когда наступило краткое прояснение погоды, почти все аульчане сначала услышали грохот сошедшей с горы лавины, а позже и увидели, как огромная снежная масса с большой скоростью устремилась с горы вниз и исчезла в ущелье. И буквально тут же по аулу разнёсся слух, что под лавину попал Ибрагим. Оказывается, пока решались вопросы примирения, он скрывался на отдаленных хуторах. Звонким голосом аульский глашатай призвал мужчин выйти на поиски попавшего под лавину. Подобные трагические случаи в этих краях были не редкостью и на подобные призывы всегда откликались мужчины со всех ближайших аулов.

Ибрагима нашли на закате третьего дня и похоронили в могиле, выкопанной в первый же день трагедии, поскольку люди по опыту знали, что надежды найти его живим уже не было никакой. Молодая жена несчастного в одночасье стала вдовой, а еще не родившийся ребёнок – сиротой.

Тинагаджи, самый старший сын первой жертвы трагедии, тяжело переживал безвременную смерть отца и младшего брата. После женитьбы он жил в соседнем ауле, что у подножия горы. Виновным во всех трех смертях молодой мужчина считал убийцу отца. Мысленно и в своих снах он сотни раз расправлялся с ним самым жестоким способом, хотя внешне делал вид, что смирился со случившимся. А в душе все же теплилась надежда, что он найдет убийцу и отомстит. На темно-гнедом коне Тинагаджи часто объезжал окрестные аулы, надеясь разузнать хоть что-то о местонахождении кровника, а если повезёт, то и найти его.

И вот однажды наконец-то он получил известие о том, что его кровника несколько раз видели у дома своих кунаков в соседнем ауле. Но в этом было и удивительное совпадение: тот аульский мужчина приходился и им, роду Аличиевых, кунаком. Отчасти Тинагаджи был рад такому развитию событий, так как теперь ему под разными предлогами проще было наведаться к своему кунаку и встретить там кровника.

И вот в день праздника Ураза-байрам именно от того кунака Тинагаджи получил приглашение приехать к нему в гости. Рано утром он оседлал коня и поехал по широкой каменистой дорожке вдоль реки. Его охватило странное волнение, но он старался держать себя в руках и отгонять из головы неприятные мысли.

Резвый иноходец бежал быстро, хотя всадник в этот раз его не гнал.

Холодный ветер бил Тинагаджи в лицо и бросал в него мокрые капли дождя. Это освежало и бодрило наездника. Он подъехал к дому кунака, спешился, привязал коня к гвоздю у порога и зашел внутрь.

Ни тревоги, ни беспокойства в глазах кунака и нескольких его родственников, что сидели на деревянной тахте, он не заметил. Их нахождение здесь Тинагаджи связал с празднованием Уразы-байрам. Магомедомар, которого Тинагаджи называл по-простому дядей, был ровесником его отца: рослый, с седой бородой, худощавый и, несмотря на почтенный возраст, подвижный мужчина. Он часто приезжал на белом коне в гости к отцу.  Для Тинагаджи эти дни превращались в праздник: парень безумно любил лошадей, и было вполне естественно, что он с большим вниманием и любовью  ухаживал за жеребцом кунака. 

– Ассалам алейкум, уважаемый дядя Магомедомар и гости! Поздравляю с великим праздником Ураза-байрам. Пусть Всевышний примет ваши посты и благие деяния! – бодрым голосом приветствовал всех Тинагаджи.

– Ваалейкум салам, джигит! Ваалекум салам, – повторили мужчины и встали, приветствуя его. – Аминь. Пусть Аллагь воздаст всем за пост и молитвы наши.

Гость снял серую папаху из длинношерстной овчины, расстегнув ремешок, поправил кинжал на поясе и сел на стул-трехножку, поданную ему женой хозяина дома.

– Там, в ауле побывал? – спросил Магомедомар после приветственных слов, направив указательный палец вверх, тем самым давая понять, что имеет в виду аул, который находится выше на западном склоне горы и где похоронен его отец. – Вижу, там еще снега… А у нас тут уже чувствуются весенние запахи.

– «При большом снеге в горах зимой и хлеба осенью будет много» любил повторять отец, пусть Аллагь простит его грехи. Теперь часто бываю и там, и в других аулах, – молвил Тинагаджи печальным голосом, глядя на кунака исподлобья.

– Тинагаджи, сынок, – сказал мягким голосом Магомедомар, положив руку на плечо сидящего рядом гостя. – Всевышний Аллагь испытывает человека разными способами: кого большим богатством, кого большой бедой, кого большой удачей и другими многими способами. Но он не нашлет на человека беду, которую тот не в силах претерпеть. Мы не вольны изменить того, что начертано Аллахом. Не подвергай себя тоске и печали…Ты – самый старший из братьев и обязан быть примером выдержки и терпения и для них, и для джамаата* аула. Если вы не успокоитесь, кровная месть будет продолжаться еще долгие года и унесет много жизней.

– Дядя Магомедомар, закон гор и обычаи кровной мести не я придумал и не мне их остановить. Вы говорите о терпении и выдержке. Где же были эти качества у того, кто все начал, когда исподтишка вечером убивал человека? – хриплым голосом сказал Тинагаджи, глядя прямо в глаза Магомедомара.

– Об этом же я и говорю, – не отводя своего твёрдого взгляда, вздохнул хозяин. – Вот такой бывает результат, когда даешь волю гневу, а не разуму. Наша религия нас призывает к терпению, выдержке. В священных книгах написано о большом вознаграждении тому, кто простит кровника и согласится на мирное разрешение кровной мести. Мы тогда на сходе джамаата аула уже об этом говорили, и еще повторю – вы уже отомстили за смерть отца. Пора бы прекратить все это. К такому решению пришли все…

– Вах! Дядя Магомедомар, ты, наверно, забыл про моего брата Ибрагима, который погиб под снежной лавиной. В его смерти разве не виноват наш кровник? – резко спросил Тинагаджи, при этом стараясь не терять самообладания.

– Смерть Ибрагима можно было бы отнести к несчастному случаю. Если же ты станешь делать подобные выводы, то кровная месть не прекратится еще долго. Как известно, того, кто освободит раба и простит кровного врага, ждет большое вознаграждение от всевышнего Аллаха, сынок, – вступил в разговор худощавый старик, аккуратно оглаживая седую бороду и внимательно глядя на Тинагаджи.

– По-вашему выходит, что я теперь должен жить с этим позором, постоянно выслушивая насмешки кровников и людей аула? – сказал тот, поочередно оглядев всех сидящих.

– Ты лучше, сынок, выслушай мудрых аксакалов, которые столько сделали и постарались привести вас к миру и согласию, чем слушать наветы каких-то злых и двуликих лицемеров. В наших аулах можно найти множество примеров примирения кровников. Некоторые наши земляки из прежних врагов впоследствии даже родственниками стали, – сказал хозяин дома. – Для них жизнь на этом свете стало ярче и свободнее и Аллагь, конечно же, воздаст им и на том свете.

– Наш совет тебе, молодой человек, быть благоразумным и терпеливым. Передавать из поколения в поколение весь ужас и лишения кровной вражды и жить в вечном ожидании и страхе за свою и родственников жизнь, согласись, далеко не лучший выбор. Как я знаю, ты старший из всех братьев и должен занять место отца в жизни и судьбе семьи. На тебе лежит огромная ответственность, и в случае примирения сторон – благодарность от народа и вознаграждение от Аллаха, – произнёс всё тот же старик с седой бородой.

Трое других мужчин крепкого телосложения не вступали в разговор и внимательно их слушали.

Хозяин дома вышел за дверь. Его супруга принесла поднос с хинкали и вареным мясом. Все молча принялись за еду. Тяжелый разговор временно прекратился. Вернувшегося к ним хозяина заметил только старик. Он внимательно всматривался в его лицо, словно пытался прочитать мысли Магомедомара. На какое-то мгновение их взгляды встретились, и старик заметил тревогу в глазах вошедшего.

– Мадинат, принесите нам горячего бульона! — громко крикнул жене хозяин дома. – Он хорошо снимает усталость.

Будто только этого и ждала, женщина мигом принесла поднос, на котором стояли несколько тарелок с еще дымящимся бульоном. Хозяин дома поднялся ей навстречу и, приняв из рук жены тарелки, аккуратно поставил их перед каждым гостем. После трапезы седобородый старик, держа руки перед собой, прочитал молитву и восхваления, и все дружно провели руками по лицу со словом «Амин».

Подойдя быстрыми бесшумными шагами, супруга хозяина дома убрала скатерть и унесла поднос с пустыми тарелками. Закрытая за нею дверь вдруг, издавая странный и долгий скрип, открылась. Все сидящие на тахте как по команде обернулись. В проеме стоял мужчина средних лет с черной бородой, худым и бледным лицом и молча смотрел в пол перед собой, не смея поднять взгляда. Это был тот самый кровник, которого Тинагаджи безуспешно искал больше года и в своих мыслях и во сне сотни раз убивал самым изощренным методом. Он его сразу узнал и в первый миг не мог поверить своим глазам. Наступила гробовая тишина, которая продлилась всего лишь пару секунд.

С диким неистовым криком Тинагаджа подпрыгнул с места и, схватившись за кинжал, ринулся вперед... Вместе с ним и почти одновременно все повскакивали со своих сидений и, перехватив его, стали удерживать, кто за пояс, кто за грудки. Хозяин дома двумя руками крепко держал руку Тинагаджи, что сжимала рукоять кинжала. Появившаяся в дверном проеме жена хозяина на мгновенье оторопела, с ужасом глядя на происходящее, и тут же с криком «Аллагь!», выбежала на улицу и стала громко звать на помощь.

– Убью! Зарежу! – медведем ревел обезумевший от охватившего его приступа ненависти Тинагаджи, тщетно пытаясь высвободиться из сильных рук четверых мужчин. – Враг! Ты не должен жить! Я выпущу твои кишки на пол.

Он не находил подходящие для выражения своего гнева слова, и всё, что вырывалось из глотки, было не разборчиво и по-прежнему похоже на рычанье разъярённого зверя.

– Тинагаджи! Успокойся, прошу тебя! Выслушай меня! – кричал Магомедомар, всё еще держа его руку и стараясь встретиться с ним взглядом. – Не проливай напрасно кровь! Мы же тебя просили быть сдержанным! Я тебя в священный день Уразы сюда пригласил не для этого! Уважай почетных аксакалов!

– Успокойся, сынок! Успокойся! Сколько можно продолжать кровную вражду! Прошу тебя! – тихим молящим голосом уговаривал Тинагаджи седовласый аксакал.

– Это он всё натворил! Если был повод, нас же четверо братьев, давай с каждым!.. А он пожилого человека убил! Нет ему прощения! Нет! – кричал Тинагаджи, все еще стараясь высвободиться из цепких объятий мужчин.

– Если вы продолжите обвинять друг друга, вражда и ненависть еще долго будут между вашими тухумами. Прошу тебя, будь благоразумным. Успокойся ради священного дня Ураза-байрам! – настойчиво увещевал кунака Магомедомар.

Между тем по зову жены хозяина в дом вбежали несколько мужчин. Они встали на пути Тинагаджи и тоже принялись успокаивать его. Однако долго же пришлось им уговаривать и убеждать его, приводя цитаты из священного Корана и ссылаясь на примеры примирения, имевшие место в окрестных аулах. Мужчины усадили его на тахту, горячо говоря о бессмысленности и пагубности продолжения кровопролития.

– Вам, конечно, легко говорить и советовать! Но войдите в мое положение и поймите состояние человека, потерявшего в течение всего одного года отца и брата по вине этого негодяя! – кричал Тинагаджи, злобно тыча пальцем в сторону своего кровника. – Посмотрите на всё это моими глазами, и тогда вы поймёте, что я испытываю! Как всё горит в моей душе!

– Самого старшего из братьев, тебя, мы сегодня сюда пригласили с надеждой на примирение, веря в твое благоразумие и выдержку, – промолвил тихим и твёрдым голосом старик, положа руку на его плечо. – Если ты сегодня сделаешь шаг к примирению, то вражда, которая может отнять еще несколько жизней, прекратится. Мы надеемся, что у тебя хватит силы и мудрости протянуть дружественную руку и положить конец кровной мести.

– Но почему он поднял руку на пожилого человека, имея рядом нас, четверых братьев? Стоило из-за обычной драки юношей на такое идти? – не успокаивался Тинагаджи.

– Прошлое не вернешь. Его проступок мы вовсе не оправдываем. Вспомни, сколько у нас происходит печальных случаев из-за пылкости характеров и высокомерия. Конечно, это устоявшиеся в веках обычаи кровной мести, но есть и случаи примирения. Мы призываем вас держаться за сторону примирения и прощения ради Аллаха, – сказал один из мужчин, вошедший по зову жены хозяина дома. – Пролив сегодня кровь, ты продолжишь кровную месть, конца которой из-за этого может и не быть. Что это даст и вашему, и их роду?

Кровник всё также молча стоял у порога, опустив голову и печально глядя в одну точку на полу, словно всё здесь происходящее его не касалось. Мужчины еще долго убеждали Тинагаджи, пока тот наконец-то окончательно не пришёл в себя и не успокоился.

– От твоего решения и терпения зависит многое, наберись выдержки и мужества и сделай шаг по пути примирения ради Аллаха, – продолжал убеждать его хозяин дома.

– Дядя Магомедомар, я не ожидал от тебя такого, чтобы ты всё это время прятал от нас кровника, – укорил его Тинагаджи обиженным голосом, кинув через плечо тяжёлый взгляд на хозяина дома, сидящего перед ним крепкого коренастого мужчины с черной бородой.

– А как мне быть, когда между моими кунаками произошла такая беда и пролилась кровь? Я с того дня, как всё это случилось, потерял покой и стараюсь делать всё, что в моих силах, чтобы примирить вас. Я знаю, в наших аулах есть такие роды, которые кровную месть десятки, а то и сотни лет не могут остановить, и это уносит столько жизней молодых горячих мужчин. Это разве хорошо? Поэтому я не хочу, чтобы что-то подобное между моими канаками произошло, – сказал Магомедомар, по-отечески положа руку на плечо Тинагаджи и глядя ему в глаза, он искал в них спокойствие.

– Тинагаджи, тебе Всевышний Аллагь дал шанс совершить достойный поступок, за который ты получишь его благосклонность и благодарность нашего народа и потомков. Просим тебя быть благоразумным и обдумать все хорошенько. Человеческая жизнь на свете скоротечна, а мы, вместо того чтобы оставить после себя хороший след и украсить ее, сеем вражду, отравляем ее и передаем из поколения в поколение ненависть и вражду, – сказал старик с седой бородой мягким, спокойным голосом. – Ты как старший из братьев, если сегодня сможешь быть благоразумным, настоящее и все будущие поколения будут тебе благодарны... Ради Аллаха! Ради Аллаха.

Короткое затишье нарушил тихий и обречённый голос кровника. Он сделал пару шагов к мужчинам и, всё также не поднимая глаз, сказал:

– Уважаемые аксакалы, я безмерно рад вашему участию в решении тяжелого для нас вопроса и, обращаясь к Тинагаджи, хочу сказать, что я очень сожалею о содеянном мною. За эти долгие дни и ночи, которые мне казались годами, я много об этом думал и пришел к выводу, что сегодня предстану пред тобою и доверю свою жизнь и судьбу тебе. Я понимаю, что виноват в смерти трех людей, слезы и проклятия многих в мой адрес не прекращаются. Как тут многие говорили, если мы будем обвинять друг друга – это не кончится никогда и, наоборот, раздует еще больше огонь ненависти и вражды. Поверь, у меня было время всё хладнокровно обдумать и взвесить. Я понимаю твое положение и какое горе ты и твои родные испытываете по моей вине. Мне надоело жить в вечном страхе и тревоге. Мы все смертны… Я внимательно выслушал всех уважаемых аксакалов, доверяю им и надеюсь на твое благоразумие и терпение. Если сможешь, прости меня, ради всевышнего Аллаха и священного дня Уразы. А если нет – моя жизнь в твоих руках…

Кровник вытащил свой кинжал из ножен и, сделав несколько шагов, подошел к Тинагаджи и, повернув рукояткой вперед, передал ему. Снял с головы косматую папаху и, наклонив бритую голову, молча застыл перед ним. Всех присутствующих охватили беспокойство и тревога. Тинагаджи взял кинжал в руки и стал внимательно осматривать его так, будто он впервые видит это холодное оружие.

– Ради Аллаха прости, Тинагаджи! Ради Аллаха, сынок! – раздался в полной тишине дрожащий голос аксакала.

В душе Тинагаджи шла борьба двух сил: силы разума и гнева. «Вот он твой враг пред тобою… Этим кинжалом он убил твоего отца… Отомсти ему… Отомсти!» – криком кричала прямо в душу ему лютая ненависть. «Терпение! Терпение… Ради Аллаха! Ради Аллаха» – как стук сердца, слышал он другой внутренний сдерживающий голос.

– Тинагаджи, сын моего кунака! Терпение! Терпение! Ради Аллаха! – повторил Магомедомар, подойдя ближе к нему.

– Ашахаду алля илляха илляллах… – услышал Тинагаджи тихий молящий голос кровника.

Это необычно подействовало на него. Продлившаяся несколько секунд пауза всем показалось вечностью.

– Ради Аллаха! Ради Аллаха, сынок! – повторил седовласый старик и положил мягкую руку на плечо Тинагаджи.

Молодой мужчина тяжело вздохнул и печально посмотрел на окружающих. Он прочитал в их глазах надежду и тревогу. Снова посмотрел на кинжал, перевернул его несколько раз в руках, словно оценивал качество и, вытянув вперед обе руки, одним движением разломил его пополам над головой кровника. Повернувшись, передал оба куска стоящему рядом Магомедомару.

– Я и мой род прощаем тебя ради Аллаха. Но в аул ты не вернешься больше никогда! – произнёс Тинагаджи твердым голосом.

– Слава Аллаху! Слава Аллаху! – повторили окружающие в один голос.

Побледневшего и дрожащего от волнения бывшего кровника быстро увели из дома… Радостные возгласы и хвалебные слова в адрес Тинагаджи звучали со всех сторон. Он сел на тахту, обхватил голову руками и долго молча смотрел перед собой.

– Я этот сломанный кинжал захороню в землю, пусть он сгинет, как и вражда между вами. Ты совершил большой подвиг. Будущие поколения вечно благодарны будут тебе. Всевышний Аллах воздаст тебе за твой благоразумный поступок… В следующую пятницу я поеду к ним в аул и всем объясню, что здесь случилось, – сказал Магомедомар, заворачивая в лоскут материи оба куска кинжала. – По принятому адату я попрошу старейшин нашего аула разрешить кровнику жить здесь, у нас… Слава Аллаху, что все так завершилось.

…Тинагаджи мчался по каменистой дороге вдоль речки и гнал своего коня, не сдерживая его даже на переправе среди быстрого течения и волн. Необъяснимое волнение переполняло его мятущуюся душу. Он старался не думать о случившемся. Как только доехал до хуторов местности Кумал, мужчина, резко одернув поводья, повернул коня направо вверх на тропинку, ведущую в отцовский аул. Ему до боли в сердце вдруг захотелось проведать и посидеть у могил отца и брата.

Вот так завершилась кровавая история, произошедшая в маленьком горном ауле, случившаяся, если оценить по сегодняшним меркам, ни с чего и унесшая жизни троих мужчин.

Прошли годы, отношения между двумя враждовавшими родами улучшились. Их потомки подружились, позже возникли и семейно-родственные отношения, благодаря бракам между представителями обоих родов. Мудрая горская пословица «Крепкая дружба начинается после хорошей драки» в очередной раз подтвердилась.

Мы должны быть благодарны таким мудрым людям, как Магомедомар, и его друзьям, аксакалам, сумевшим много лет назад погасить огонь вражды и кровной мести между двумя родами, мужчине, который, горько раскаиваясь и сожалея о содеянном, смог отдать свой кинжал врагу и безбоязненно предстать перед ним на суд. А также и тому, кто нашёл в себе силы обуздать свой гнев и, перешагнув через барьер вековых адатов, разломав пополам кинжал, простил кровного врага, тем самым положив конец бесконечной кровной мести и вражде… Ради Аллаха!

__________________
*Азан – призыв к всеобщей молитве.
*Тухум – объединение малых семей, связанных происхождением от общих предков.
*Джамаат – общество, коллектив, община, объединение группы мусульман.

Перевёл с аварского Юрий МАНАКОВ

Наш канал
на
Дзен

Вверх

Комментариев: