|
***
И воплощаются сердца
в любовь к отчизне, близким, звёздам,
и не бывает слишком поздно
жить в этих чувствах до конца.
НЕ ТОРОПЛЮ!
Какая, право, тишина
в квартире, городе, вселенной,
где желтощёкая луна
в немом пространстве сокровенно,
почти как давний, близкий друг
готова мудростью делиться:
вся жизнь не карусель, не круг —
в ней время есть остановиться.
И рассмотреть без суеты
ночную карту звёздных точек,
принять оттуда, с высоты,
живую нить озябших строчек.
В осенний день, как всякий раз,
идти, чуть огибая лужи,
прислушиваясь: ветер-бас
сипит фальцетом, что простужен…
Часы теперь не тороплю,
орёл ли выпадет иль решка.
И повторить тебе: люблю –
не помешает больше спешка.
***
В.О.
А вокруг опадает время
жёлто-красной сухой листвой,
и вечерней зарёй на землю
проливается день живой.
Свет, касаясь небесных далей,
изменил полутьмы окрас:
полыхнул вдруг пожаром алым
и покинул, истаяв, нас.
Хоть роняет ноябрь минуты
в чашу вечности вновь и вновь,
в скоротечности мне уютно,
если рядом – твоя любовь.
ОКТЯБРЬ
Октябрь легко потратил охры тонны,
Чтоб капнуть жёлтой краской в каждый лист.
Исполнит осень давний джаз-каприз
С упругими ветрами. На ладони
Дрожит осеннего дождя слезинка
И влагой растекается, как след,
Привычная примета стольких лет,
Как джазовый мотив былой пластинки.
Роняет осень золотые строчки,
Но ими не согреть прохладный день,
Который (знаменитая шагрень!)
Безжалостно становится короче.
Не сетую, любя и эту пору,
И сохраню в прожилках жёлтый лист.
Пусть осень исполняет джаз-каприз
В печально-золотых тонах декора…
РУССКАЯ РЯБИНА
Чувства светлые нахлынут,
сердце тронут: на юру
кисти жаркие рябина
остужает на ветру.
Зори или звёзд соцветье
путь России осенят,
а в поверьях – алой веткой
дом рябинушки хранят,
где лампадки освещают
Божий лик, и на стене
фотографии мерцают
деда с раной на войне.
Испокон веков просили:
«Боже правый, освяти
и даруй России силы
в непроторенном пути».
А на нём – любви глубинной
жаркий символ от невзгод
душу русскую рябина
отогреет и спасёт.
Русь
Тягучая напевность
В глубоком слове Русь
И родовая древность,
И созерцаний грусть.
И вера в божью милость
С живительным огнём
Как будто затаилась
Великой силой в нём.
Спасалась и спасётся
С ним в тёмных временах
Бездушного уродства
От морока страна.
Во времена смятений,
Как оберегом, пусть
В молитвах о спасенье
Нас крестит слово «Русь».
***
Род Иванов – русское мерило.
На роду написано спасать
Им своей тысячежильной силой
Берега страны, детей и мать.
На изломах временнЫх веками
Сам народ с бедою на один
Жизнями и верными руками
Воскрешал Россию из руин.
А когда спасал от смертной доли,
Утверждая, что «России – быть!»,
То опять смиренно или с болью
Позволял себя перехитрить.
«Верховоды» снова не тужили,
От излишеств сытых разомлев, –
Жилы вновь тянул тяжёлой былью
Русский люд Иванов на земле.
И жива пословица, что ныне
У народа меткостью права:
Кто из «сытых» прячется за спины,
Тот – Иван, не помнящий родства.
ОСЕННИЙ СПЛИН
Ветер сутулит спины
жёлтых берёз атласных.
Вечер печально-длинный
чёрным кострищем гаснет,
стелется под ногами,
там, где пестрит гербарий
листьев сухих. Дождями,
серостью дней и хмарью
сломлена я в унынье —
лишь поддержал с натяжкой
чай-бергамот с малиной
в розово-хрупкой чашке.
Верное средство всё же
есть и в осенней драме:
заворожит, встревожит
глаз бирюзовых пламя.
***
Тюльпан, как маленький закат,
пылал в твоих больших ладонях.
Никто из нас не виноват,
что летний мир уже не тронет
сердец осенних, и покой
не снится вовсе, а реален.
Неспешный ритм, судьбы настрой
теперь по-светлому печален.
***
Капли времени – минуты –
Обрываются с часов.
Мне тревожно почему-то
От обрывков смутных снов.
Твой отъезд, как катастрофа,
Страшный хаос баррикад –
Нерифмованные строфы,
Мысли тоже невпопад.
И предчувствия, как волки,
Пасть оскалив, жертву ждут.
И жужжанье кофемолки
Не несёт собой уют.
«Я скучаю! Одиноко!
Твой отъезд, как роковой!»
В телефонном эпилоге –
Эсэмэска: «Только твой».
СОН
Застывшая рука
с потухшей сигаретой,
небритая щека,
а в окна рвётся лето,
но зов его теперь
нам кажется ненужным.
Ты открываешь дверь,
молчанье не нарушив.
Глаза твои пусты,
ударилось о стены
холодное «прости»
душевною изменой.
Ты попадаешь в круг,
не глядя, не внимая.
Кричу, слабею – вдруг…
щека твоя родная.
Склоняюсь я к плечу:
ты мирно спишь в покое.
Счастливая, шепчу:
«Приснится же такое!»
|
***
Нас в своём хитоне прячет ночь,
Словно в этом мире мы одни.
Что-нибудь тихонько напророчь
В унисон дыханию весны.
Я свечу зажгу у тёмных рам,
От твоих пророчеств не заснув,
Распахну окно – лениво к нам
Ночь забросит жёлтую луну.
Лёгким крылышком дрожит свеча,
И в твоих руках – моя ладонь,
Где-то там, у правого плеча,
Ангел шепчет времени: «Не тронь».
МОЛИТВА
Молюсь, Господь, за каменные души,
Чтоб в них проклюнулись любви ростки,
Чтоб научились чувствовать и слушать
Чужую боль, стучащую в виски.
Молюсь, Господь, и за сердца из камня,
Чтоб трепыхалась в них живая плоть,
Чтоб состраданьем откликалась память,
Чтоб разделить с другим один ломоть.
ЛИМИТА
Хотелось в свежей юности
Ей покорить столицу
Глазами нежной лунности,
Повадкой лёгкой птицы.
С хатёнкой кривобокою
Из скрипов, плачей, вздохов
И с бабкой одинокою,
Соседом выпивохой
Рассталась беспризорницей.
Мелькали быстро ноги.
Ах, полететь бы горлицей
Над речкой и дорогой…
Но город привередливый
Смеялся неприкрыто:
В красивых и кокетливых
Нет вовсе дефицита.
У городской лимитчицы
Здесь жизнь совсем не сахар:
Опять судьба-обидчица
Грозится новым крахом.
Ночами горько плачется,
Деревни снятся лица,
Но юная «захватчица»
Судьбе не покорится.
В свое житьё столичное
Вгрызается зубами
В веснушках милых «хищница»
В погоне за правами
Найти своё призвание,
Поймать перо жар-птицы
И от любви Ивановой
В принцессу превратиться.
ПРОСТАЯ ИСТОРИЯ
Месяц сквозь окно провёл дорожку,
Лунным снегом на полу прилёг
У стола со скатертью в горошек,
Где забыт со спицами моток.
А хозяйку думы одолели:
Зазвенели детские года
Пчёлами над маками, капелью,
Переливом птичьим у пруда.
Позже юность у порога дома
Подстрекала: « Ну же! Не робей
Торопиться к жизни незнакомой».
Обжигает память всё сильней:
Счастье поцелуя… муж… и дети,
И волчком неистовым судьба
Завертелась, где года – что ветер.
А сейчас. Одна. Пуста изба.
Радость хрусталём разбилась тонким.
Эхом вьются голоса детей:
Выросли, живут своей сторонкой –
Всё студёней зимы без вестей.
Да и муж любимый раньше срока
Жизнь оставил, как недолгий гость.
Выплакать возможно одинокость,
Если в сердце памятью пророс?
Бьётся о стекло оса тревожно,
Призывая крыльями рассвет.
Так душа готовится, возможно,
Опираясь на кристаллы лет,
На сердечный опыт, как наследство,
Для последнего полёта вверх,
Где её окутают, как в детстве,
Глубиной любви небесных сфер.
ПОЖАЛЕЙТЕ!
Пожалейте, не рубите вишню
В белопенном праздничном наряде.
Вам ещё, наверное, не слышно:
Каждый листик молит о пощаде.
Вы её когда-то посадили.
Помните? В далёкий летний вечер:
Облака по небу мирно плыли,
Вы моложе были и беспечней.
Захотелось, чтоб любимой вишня,
Подрастая, виделась в окошко,
Чтобы красотою снежно-пышной
Радовать могла её немножко.
Так и было: столько лет ветвями
К вам в окно прозрачное глядела,
Ягодными спелыми дарами
Вас благодарила, как умела.
Только нет уже любимой рядом –
Показалось дерево вам лишним.
И спешите на траве примятой
Погубить посаженную вишню.
Задержитесь, не рубите память!
Посмотрите, как застыли ветки
С белыми весенними цветами,
Ожидая милости ответной…
***
В доме тихо, наконец:
не слышны ни брань, ни крики.
В пьяном сне сопит отец,
на стене трепещут блики
уличных огней: вокруг,
за окошком их квартиры,
жизнь – своя. А здесь – испуг
от неистовых придирок
и желание бежать
прочь от глаз осоловелых,
драк, в которых шепчет мать:
«Не реви, терпи: за дело».
Но бывают дни, когда
счастье здесь находит место:
трезв отец, и мир – в цветах,
пирогами пахнет тесто.
Сон коснулся детских век,
вязнут в гуще ночи звуки,
а во сне: отцовский смех…
мамы ласковые руки…
СТАРИК И МОРЕ
Прыжком звериным рушится волна
На обречённый, обнажённый берег,
Прорезалась вечерняя луна,
Полярная звезда мигнула первой.
Старик-рыбак в печали от тревог,
Что днище старой лодки прохудилось,
Но рядом нет сыновьих крепких ног,
Мастеровитых рук, налитых силой, –
В далёком городе семьей осел.
А рыбаку-то не дышать без моря,
Капризов ветра вольного и дел,
Замешанных на синеве простора.
Бывают мысли: накопить деньжат,
Поехать к внукам, чтоб не расставаться,
Но ведь душа запросится назад,
Вслед за просоленной судьбой рыбацкой…
В сетях у ночи стихло море вдруг
И шепчет небу что-то виновато,
Янтарно осеняет лунный круг
И рыбака, и маленькую хату.
***
И глаз луны, смотревший ярко
В незрячую бесплотность тьмы,
Померк – рассвет по кромке стартной
Ступает робко. И немы
Пока его шаги. И ветер
Не распалил зарёй восток,
Но день, рождённый в лоне света,
От солнца отделиться смог.
И в тайне нового рожденья
Познать бы смысл и высоту
И научиться без смятений
Ценить мгновений череду.
Ум человеческий стремился
До возвращений снова в высь
К тому, чтоб людям приоткрылся
Земных рождений главный смысл.
И снова глаз луны мерцает,
И снова день, и новый ум
Опять неистово мечтает
Найти зерно в плетенье дум
Возвышенных, высококрылых…
Вновь обретая плоть и кровь,
Из вечности впорхнули былью
И мифом обернёмся вновь.
|
