Добрый день, друзья!

За 40 минут рассказать подробно, что такое Союз писателей России, невозможно. Поэтому я буду местами огрублять, местами пропускать детали. Мне бы хотелось, чтобы в итоге у вас возникло целостное впечатление – художественный образ Союза писателей России. И я не знаю, как достичь этой цели иначе, чем используя мифологический подход.

Миф — это концентрация реальности, ключевая идея, воплощенная в крупный смысловой образ. Это вовсе не ложь и ни в коем случае не содержит той негативной коннотации, которая иногда приписывают этому слову. Миф — есть нечто большое и важное.

На этой лекции я буду часто читать стихи. Мне вообще кажется, что можно словами почти ничего не говорить, а просто почитать стихи. Потому что миф часто воспринимается не только на смысловом, а ещё и на чувственном уровне.

"Великие Мифы Союза писателей России что нам с ними делать" - презентация

Миф о новом человеке

Союз писателей СССР был создан в 1934 году по инициативе Сталина. Этому предшествовало специальное постановление ЦК ВКП(б) об отмене всех остальных литературных объединений и институций.

Первый съезд Союза писателей СССР — масштабное событие, которое длилось две недели. На нем выступали как ведущие писатели, например, Горький или Маршак, так и представители политической элиты — Бухарин, Жданов. На Съезде присутствовали почти все известные нам сейчас писатели, которые жили в стране в то время: Алексей Толстой, Шолохов, Леонов, Пастернак, Бабель, Ильф и Петров, Михалков, Олеша… В базовых докладах (в основном Горького и Жданов) была сформулирована философия новой литературы – социалистический реализм. То, что советское государство ждало от писателя.

Социалистический реализм соединял в себя два принципа. Первый — правдивое изображение действительности, то есть писатели должны писать правду о жизни, прежде всего, конечно, рабочего класса. А второй, самый важный – перед ними ставилась задача идейной переделки и воспитания читателей в духе социализма. Писатель должен был стать «инженером человеческих душ».

Так возник первый системный миф – миф о новом человек.

Советское государство только строилось, и чтобы ответить на вызовы, которые стоят перед страной, обычный гражданин должен был уступить место «новому человеку», человек должен был превратиться в сверхчеловека. Такого как, например, Павка Корчагин из романа Островского «Как закалялась сталь».

Второй миф — миф о великом государстве во главе с сильной личностью. В эти же самые годы Сталиным поддерживается создание фильмов о крупных фигурах, представляющих собой сильную власть в сильном государстве (или если точнее – в стране, находящейся в стадии становления сильного государства) – Александре Невском, Иване Грозном.

Государству требовались мифы о новом человеке великого государства, чтобы решать большие задачи, которые перед ним стояли.

Мифология Великой Победы

Но всё это так и осталось бы политической технологией, которая могла бы сработать, а могла  и не сработать. Если бы не случилось того масштабного события, которое придало этим мифам – плоть, кровь, смерть и, в конечном счёте, жизнь. Этим событием, как вы понимаете, стала Великая Отечественная война.

В 40-ых годах ХХ века эти два мифа – миф о новом человеке и миф о великом государстве – получили свое реальное воплощение. И тогда возникла настоящая мифология – о Великом солдате, который, будучи обычным простым парнем, победил нацизм, и о Великой Победе.

Думаю, всё это и так понятно. День Победы и сейчас является тем единственным праздником, который объединяет всю страну. И сейчас наше государство и наша литература апеллирует к  Великой Победы, чтобы достичь победы в СВО.

Михаил Шолохов, Юрий Бондарев, Константин Симонов, Александр Твардовский, Константин Воробьев, Борис Васильев – вот эти писатели, создававшие крупные художественные произведения о Войне, составили первый ряд пантеона Союза писателей. Их имена и их значение представляется для нас незыблемым. Они наши базовые авторитеты.

И, конечно, духу Союза писателей были чужды произведения, создававшиеся уже ближе к концу ХХ века, которые обесценивали Победу, сводили войну просто к крови, смерти и человеческим испражнениям. С этим связано, например, сложное отношение к поздней прозе Виктора Астафьева, и особенно его роману «Прокляты и убиты».

Произведения о солдате на войне и о Победе это действительно мифотворчество в самом высоком смысле. Послушайте:

Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.
Ему как мавзолей земля —
На миллион веков,
И Млечные Пути пылят
Вокруг него с боков.
На рыжих скатах тучи спят,
Метелицы метут,
Грома тяжелые гремят,
Ветра разбег берут.
Давным-давно окончен бой…
Руками всех друзей
Положен парень в шар земной,
Как будто в мавзолей…
(Сергей Орлов)

Наверно, излишне оговаривать, что для советского периода мавзолей – практически святость. Простой солдат становится в буквальном смысле святым.

Либералы и патриоты: начало противостояния

Всё это вещи достаточно очевидные, которые вы и так понимаете. Что же  происходило дальше?

В 60-80-ых годах советская идеология постепенно начинает размываться и разлагаться, искать для себя возможности выхода. И здесь образуется развилка, появляются два пути. Один путь это переход советского в общечеловеческое, грубо говоря, «либеральное» направление. И второй путь – переход из советского в русское. К созданию большого русского мифа. Это направление часто называют «патриотическим».

Традиционно выбор между этими двумя путями  в литературе представляют как борьбу между журналами «Новый мир» и «Наш современник».

Ключевой фигурой для первого является Александр Солженицын (если не считать Твардовского, собственно главного редактора «Нового мира»). Сюда же относятся все «шестидесятники» – Евтушенко, Рождественский, Вознесенский и т.д. Апостолами «Нашего современника» считаются поэты Юрий Кузнецов, Николай Рубцов, прозаики Леонид Леонов и те, кого стали потом называть «деревенщиками» – Валентин Распутин, Василий Белов, Василий Шукшин, Евгений Носов, Фёдор Абрамов, Виктор Лихоносов. А идеологами – критики Вадим Кожинов, Михаил Лобанов, Юрий Селезнев, Петр Палиевский.

Если несколько огрублять, можно сказать, что интерес к общечеловеческому направлению, которое представлял «Новый мир», был связан с запросом советского общества на правду. После ХХ Съезда и развенчания культа личности Сталина советским людям казалось, что существует некая «правда», которую от них скрывали и замалчивали, и каждый намёк на такую «правду» принимался с воодушевлением. Представьте, в 62-м году выходит повесть Солженицына «Один день Ивана Денисовича», и это действительно становится огромным событием – читатели удивляются – вот, оказывается, как люди живут там, в лагерях.

Этот запрос на правду и стремление литературы его удовлетворить вполне соответствуют духу великой русской литературы. «Герой моей повести – правда», писал Толстой ещё в XIX веке. Художественность есть правда. Нравственность есть правда. Но в то же самое время жадный запрос на правду вёл и к разрушению любой целостной картины (в которой подозревалась ложь). Многократно доказано, например, что в «Архипелаге Гулаге» множество потасовок и неверных данных. И есть ведь большая разница между «важно узнать, как люди живут в лагере» и концептом «вся наша страна – один большой лагерь».

Так благое стремление к правде начинает работать на разрушение советских системообразующих мифов. И вполне очевидно, что именно это разрушение мифов стало одной из причин последующего разрушения государства.

Представители другого пути, идейным центром которого стал журнал «Наш современник», пытались отстоять постепенную и естественную трансформацию советского мифа в Русский миф. Им был важен интерес к истории, к традиционным ценностям, они вели отсчёт отечественной литературы от «Слова от Законе и Благодати», считали советский период органичной частью истории России.

Можно несколько лекций прочитать на тему того, что такое Русский миф. Я постараюсь показать вам на примерах.

Вот Николай Рубцов. «Тихий лирик», в противовес «громким» «шестидесятникам», послушайте:

Тихая моя родина!
Ивы, река, соловьи…
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои.
— Где тут погост? Вы не видели?
Сам я найти не могу.
Тихо ответили жители:
— Это на том берегу.
Тихо ответили жители,
Тихо проехал обоз.
Купол церковной обители
Яркой травою зарос.
Там, где я плавал за рыбами,
Сено гребут в сеновал:
Между речными изгибами
Вырыли люди канал.
Тина теперь и болотина
Там, где купаться любил…
Тихая моя родина,
Я ничего не забыл.
Новый забор перед школою,
Тот же зеленый простор.
Словно ворона веселая,
Сяду опять на забор!
Школа моя деревянная!..
Время придет уезжать –
Речка за мною туманная
Будет бежать и бежать.
С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.

Даже этот тихий ритм пасторальной ностальгической картина заканчивается апелляцией к великому и почти мифологическому – «чувствую самую жгучую, самую смертную связь».

Но в наибольшей степени, конечно, представителем Русского мифа является Юрий Кузнецов. Я прочитаю вам два стихотворения. Одно без каких-либо пояснений, а второе – с попыткой расшифровки.

Я пил из черепа отца
За правду на земле,
За сказку русского лица
И верный путь во мгле.

Вставали солнце и луна
И чокались со мной.
И повторял я имена,
Забытые землёй.

Второе стихотворение посвящено ученому и литературному критику Вадиму Кожинову, одному из идеологов русского направления.

Для того, кто по-прежнему молод,
Я во сне напоил лошадей.
Мы поскачем во Францию-город
На руины великих идей.

Мы дорогу найдем по светилам,
Хоть светила сияют не нам.
Пропылим по забытым могилам,
Прогремим по священным камням.

Нам чужая душа — не потемки
И не блеск Елисейских Полей.
Нам едино, что скажут потомки
Золотых потускневших людей.

Только русская память легка мне
И полна, как водой решето.
Но чужие священные камни,
Кроме нас, не оплачет никто.

О чём это стихотворение? Оно достаточно трудно воспринимается на слух, поэтому я потом постараюсь его расшифровать.

Вот представьте – была великая западная христианская цивилизация. Цивилизация Блаженного Августина, Франциска Ассизского, Ньютона, Лейбница, Декарта, Джузеппе Москати… И вот на месте этих титанов остались «золотые потускневшие люди». Тот самый западный мир, лишившийся своих ценностей. И, как говорит Кузнецов, несмотря на то, что они столько раз приходили к нам войной и наша «русская память… полна как водой решето», всё равно – их священные камни, остатки великой западной цивилизации, оплачем только мы, русские.

Простые вещи, повторяемые сейчас в информационном поле повсеместно. Но это стихотворение, как вы понимаете, не повестка 2025 года, оно написано в 1980-м. Наша актуальная политика сейчас вообще чрезвычайно созвучна тому, о чём говорили апостолы Русского мифа, представители условно – второй линий пантеона Союза писателей.

Кузнецов, Леонов, Распутин, Кожинов, Лобанов – те, кто формулировали ценностное содержание русской литературы 60-80-ых годов, во многом являются для нас выразителями чаяний о будущей великой литературе сегодняшнего дня. Их проект потерпел поражение в 90-ые, но смыслы и ценности остались и готовы к возрождению

Наверно, именно поэтому представители Союз писателей России практически единодушно встретили изменения, произошедшие в организации в феврале 2025 года. Великий русский миф, один из камней, которые лежат в основе Союза писателей России, оказался созвучен тому, что считается нашим государством теперь основами культурной политики.

Нельзя сказать, что сторонники Русского мифа не понимали проблем советского государства, того самого противоречия между чаяниями правды и декларируемыми идеологемами. Но чтобы показать, как именно они с ними работали, я прочитаю стихотворение поэта, являющегося в некотором смысле наследником Кузнецова – Светланы Сырневой. Стихотворение написано в 1987 году и называется «Прописи».

Помню: осень стоит неминучая,
Восемь лет мне, и за руку – мама:
«Наша Родина – самая лучшая
И богатая самая».

В пеших далях – деревья корявые.
Дождь то в щёку, то в спину,
И в мои сапожонки дырявые
Заливается глина.

Образ детства навеки –
Как мы входим в село на болоте.
Вон и церковь с разрушенным верхом
Вся в грачином помёте.

Лавка низкая керосинная
На минуту укроет от ветра.
«Наша Родина самая сильная,
Наша Родина самая светлая».

Нас возьмёт грузовик попутный
По дороге ползущий юзом,
И опустится небо мутное
К нам в дощатый гремучий кузов.

И споёт во все хилые рёбра
Октябрятский мой класс бритолобый:
«Наша Родина самая вольная,
Наша Родина самая добрая».

Из чего я росла-прозревала,
Что сквозь сон розовело?
Скажут: обворовала
Безрассудная вера.

Ты горька, как осина,
Но превыше и лести и срама –
Моя Родина, самая сильная
И богатая самая.

В этом стихотворении, как видите, сначала параллельно разворачиваются два сюжета. С одной стороны, грязь, нищета, эдакая неприглядная картинка советской жизни. С другой стороны – идеологические «истины», которые вбиваются как гвозди: «Наша Родина самая сильная, Наша Родина самая вольная». Эта параллель создаёт ощущение обесценивания этих самых «прописных истин». Поборники «правды», наши идеологические противники, остановились бы на этом, зафиксировав расхождение, разрушающее миф.

Но Сырнева не останавливается. Она фиксирует трагическое несоответствие, но, отталкиваясь от него, говорит о том, что, несмотря ни на что, МОЯ Родина самая сильная. Это мощное личное исповедование переводит ситуацию на новый уровень. Здесь и воля к преодолению, и верность идеям и смыслам, которые не может обесценить никакая критика. Возможное несоответствие великому образу становится не поводом для разочарования и отказа от идеала, а импульсом к обретению личной воли для преодоления этого несоответствия.

Дискуссия «Классика и мы». Миф о русской классике

Далее наш путь лежит в эпоху русского поражения, в 90-ые годы. Но до этого мне бы хотелось заострить внимание на одном аспекте Русского мифа, а именно на его отношении к классической литературе.

Две противостоящие «партии» – условные либералы и условные патриоты – много писали друг про друга, вступали в полемики на страницах своих изданий. Власть в те годы поддерживала баланс, например, одновременно увольняла главных редакторов противоборствующих изданий. Но было знаковое очное мероприятие, где представители полярных позиций встретились на одной площадке – в Большом зале Центрального дома литераторов. Мероприятие называлось дискуссия «Классика и мы» и состоялось в декабре 1977 года.

Представьте себе полный зал человек на 500. Последовательно к микрофону подходят наиболее яркие представители обоих лагерей. От условных «либералов» там были – Эфрос, Евтушенко, Битов, Евгений Сидоров (будущий министр культуры России, а ныне руководитель Союза писателей Москвы). С другой стороны выступали те самые лидеры русского движения, идеологи будущего Союза писателей России — Кожинов, Лобанов, Селезнёв, Палиевский.

И спорили они о, казалось бы, вполне академическом вопросе – как относиться к русской классике.

Тогда ещё на сцены театров не выбегали голые актеры, не показывали сцены совокупления и насилия – всё это появилось позже, в 90-ые. Но начало процессу вольного обращения с литературным оригиналом и его ценностями уже было положено. В ЦДЛ звучали, например, слова о том, что каждая вторая десятиклассница чувствует в сто раз больше, чем пушкинская Татьяна. «Наши», конечно же, возражали. Именно там были произнесены знаменитые слова Юрия Селезнёва о том, что третья мировая война уже идёт и линия фронта проходит по отношению к русской классике.

В чём была основная мысль, которую защищали «патриоты». Они говорили, что классика для наших соотечественников превратилась в форму современного сознания, стала частью нашего собственного «я». А герои Пушкина, Достоевского, Толстого стали восприниматься нами как живые люди, с мнениями и судьбами которых мы сличаем свою собственную жизнь как со своеобразными нравственными ориентирами. Если ты убьёшь, то прочувствуешь то, что чувствовал Раскольников. Если пройдёшь сквозь все искушения, обретешь себя и свое счастье как Левин.

Мне кажется, это чрезвычайно важная мысль для работы с ценностями нашего общества сейчас, особенно с молодыми людьми, для «инженерии человеческих душ». Здесь великая воспитательная роль литературы, оправдывающая её существование в обществе, придающая ей высокую роль, поднимающая её над развлечением и эстетическим наслаждением.

Я бы хотел буквально несколько минут остановиться на этой мысли.

Молодому человеку с его тонким и максималистским пониманием правды вообще часто кажется, что его обманывают: учителя в школе, родители, власть. Ему нельзя просто сказать – люби Родину, не кради, не изменяй и прочие правильные моральные установки, это не будет восприниматься всерьез.

А вот Пушкин никогда не обманывает. Потому что Пушкин, он такой – красивый веселый живой молодой человек, такой же, как я. Случается у молодого человека неразделенная любовь, он впервые переживает такое сильное потрясение, что ему делать – кричать, злиться, причинять зло своем сопернику и любимому человеку… Но он читает, например, «Я вас любил» и там видит – «я вас любил так искренне, так нежно, как дай вам Бог любимой быть другим». Ничего себе, поражается он, какая высокая нота, вот, оказывается, как можно переживать и поступать. Или другой пример. Читает он, как девушка была влюблена в молодого человека, тот ей отказал, прошло время, она вышла замуж. И вот он появляется вновь, теперь вроде бы влюбленный, эмоциональный и по-прежнему желанный. А она говорит: «я другому отдана, я буду век ему верна». И это не просто про семейные скрепы, это про красоту – Татьяна Ларина красива в этом ответе. Молодой человек читает и удивляется: а так тоже можно? Оказывается, можно принимать жизненные решения не на основании сиюминутного всплеска эмоций, а спокойно, ясно, твердо. Оказывается, вот так действует красивая целостная личность, и я так тоже иногда могу, по крайней мере, могу попробовать поступать так.

Или перейдём в политическую плоскость. Наступает февраль 22-ого года, и молодой человек не знает, как воспринимать новую действительность. Кто-то идёт добровольцем на фронт, кто-то бежит через Верхний Ларс. Государство говорит какие-то вещи, но вдруг оно обманывает… И тогда молодой человек открывает Пушкина, а тот в 1830-ом году в аналогичной ситуации писал «Клеветникам России». А там, оказывается: просто замени поляков на украинцев, Прагу на Киев, Наполеона на Гитлера – и всё также. 200 лет назад Пушкин написал, как относиться к происходящим событиям: 

Так высылайте ж к нам, витии,
Своих озлобленных сынов:
Есть место им в полях России
Среди нечуждых им гробов.

Или, например, последнее и самое противоречивое. Июнь 2023 года, Ростов находится под контролем «Вагнера». Пригожин идёт на Москву. Самолёты русской армии пытаются атаковать колону, их сбивают, погибают наши кадровые военные. Как нам к этому относиться, как объяснить для себя, что происходит. И вот мы открываем Пушкина и видим и дворян Екатерины, например, капитана Миронова, повешенного после взятия крепости, и Пугачева с его калмыцкой сказкой про «чем триста лет питаться падалью, лучше раз напиться живой кровью, а там что бог даст». Даже такие сложные процессы объясняются Пушкиным. Это же удивительно. Так «работает» настоящая классическая литература.

И более того – современные писатели, которые способны писать на таком уровне художественных обобщений, это и есть подлинная литература и будущая классика. Именно такие современные художественные произведения нам необходимо замечать, продвигать, им нужно давать дорогу к самому широкому читателю, используя все наши новые возможности.

Извините за  лирическое отступление, которое вроде бы не имеет прямого отношения к истории Союза писателей, но кажется мне чрезвычайно важным для актуализации мифа о русской классике. Одного из системных мифов нашей организации, который необходимо осмыслять и культивировать.

Раскол

Мы переходим к 90-м годам, яркому и трагическому времени для нашей страны и нашей литературы. То противостояние между «либералами» и «патриотами», которое подспудно существовало в 60-80-ых, иногда выливаясь в открытые дискуссии (например, «Классика и мы»), привело к окончательному расколу.

Единый Союз писателей перестал существовать и раскололся, как раскололась величайшая страна в истории.

Есть два ключевых документа, которые помогут нам понять самую суть раскола. Это «Письмо 74-ых», которое было опубликовано 2 марта 1990 года в «Литературной России», и «Письмо 42-ух. Раздавите гадину», которое появилось в газете «Известия» 5 октября 1993 года. Подписанты первого и подписанты второго с тех пор никогда больше не могли быть вместе.

Приведу несколько цитат.

«Письмо 74-ых»: «В последние годы под знаменам объявленной «демократизации», строительства правого государства, под воздухом «борьбы с фашизмом и расизмом» в нашей стране разнуздались силы общественной дестабилизации. Регулярному расистскому поношению подвергается всё историческое прошлое России – дореволюционное и послереволюционное… Россия – «тысячелетняя раба»… «Русский характер исторически выродился, реанимировать его – значит, вновь обрекать страну на отставание, которое может стать хроническим», – читаем мы напечатанное на русском языке, на бумаге, выработанной из русского леса. Русский народ объявляется сегодня лишним, глубоко нежеланным народом. «Этот народ с искажённым национальным самосознанием», – заключают о русских советские политические деятели и журналисты… Они называют её «страной, населённой призраками», русскую культуру – «накраденной», тысячелетнюю российскую государственность – «утопией».

Это письмо подписали все крупные представители «патриотического» направления – Юрий Кузнецов, Леонид Леонов, Личутин, Лобанов, Куняев, Распутин, Шафаревич, Кожинов, Проханов, Крупин, Сегень… Эти люди и стали на долгие годы лидерами Союза писателей России.

Второе письмо вышло на следующий день после расстрела танками Белого дома. Начинается оно со слов «Писатели требуют от правительства решительных действий». И далее:

«Нет ни желания, ни необходимости комментировать то, что случилось в Москве 3 октября. Произошло то, что не могло не произойти из-за наших с вами беспечности и глупости – фашисты взялись за оружие, пытаясь захватить власть. Красно-коричневые оборотни, наглея от безнаказанности, оклеивали на глазах милиции стены своими ядовитыми листками… Что тут говорить? Хватит говорить... Пора научиться действовать. Эти тупые негодяи уважают только силу. Так не пора ли ее продемонстрировать нашей юной, но уже достаточно окрепшей демократии?»

Максимально жёсткий призыв к расправе над теми, кто уже фактически проиграл и был уничтожен.

Люди, которые подписали это письмо, остались за рамками ценностного поля Союза писателей России, несмотря на то, что многие из них были известными и крупными писателями. Среди подписантов: Бэлла Ахмадулина, Василь Быков, Данил Гранин, Андрей Дементьев, Кушнер, Левитанский, Лихачев, Окуджава, Рождественский… И конечно, самый страшный удар для «патриотов» – Виктор Астафьев. Там было много разговоров, подписал ли в реальности или не подписал, но сейчас для нас это детали.

Эти писатели стали ведущими авторами соответственно Союза российских писателей (и образовавшихся в то время Союза писателей Москвы и Санкт-Петербурга).

Литературу разделили кровь и распад государства. Поэтому и не так-то просто сейчас объединить писательские союзы. Идейно победили тогда вторые, государство пошло по их пути. А Союз писателей России ценностно опирался и опирается, разумеется, на первых, и сейчас государство находится, грубо говоря, на нашей стороне.

Но, конечно, в реальности за 30 лет всё смешалось. И в Союзе российских писателей есть на данный момент много настоящих писателей и патриотов. А противостояние союзов на многих участках «фронта» стало корпоративным противостоянием, результатом личных конфликтов, борьбы за ресурсы. А личные обиды, конечно же, прикрывались защитой ценностей и профессионализма.

В каждом конкретном случае необходимо спокойно разбираться, и это огромная задача, которую сейчас решает Союз писателей России. Нужно трезво понимать, что будут находиться и уже находятся коллеги, которые не заинтересованы решать эту задачу, а собираются использовать появляющийся административный ресурс для победы в тех самых корпоративных и личных конфликтах. Потому что личная власть им важнее общего дела и потому что само понимание общего дела у них безнадёжно трансформировалось.

Потому и важно нам говорить о наших великих мифах. Потому что мифы, сконцентрированные в них ценности и художественная высота и глубина это первое и главное, от чего мы не можем отказаться. А чьи-то личные интересы и амбиции должны быть принесены в жертву общему делу без сожаления.

От того, справимся ли мы с этой задачей, во многом зависит успех нового этапа в жизни Союза писателей России.

Плач о Великом Поражении

В 90-ые годы внешний литературный процесс характеризуется обычно термином «русский постмодернизм». Это такие авторы, как Сорокин, Пелевин, Шаров, Татьяна Толстая и другие. Грубо говоря, это была литература деконструкции, сосредоточенная на патологическом разрушении мифов (прежде всего, советских). Там всё, конечно, было несколько сложнее и интереснее, но погружаться в детали мы опять-таки не будем.

Самая же серьёзная и глубокая литература того периода, практически не представленная на полках книжных магазинов, представляла собой – плач о Великом поражении, о крушении страны и всех надежд. Этой литературе свойственно было ощущение апокалипсическое, переживание распятия без всякой надежды на воскресение.

Каким-то чудом тогда Союз писателей России сохранил здание на Комсомольском, 13. Чудом сохранился как организация без всякого финансирования.

Приведу два примера, чтобы вы почувствовали степень отчаяния, когда апеллировать можно только к высшей силе, потому что на земле никаких больше возможностей для сопротивления и выхода из кризиса не осталось.

Юрий Кузнецов, «Последняя ночь»:

Я погиб, хотя ещё не умер,
Мне приснились сны моих врагов.
Я увидел их и обезумел
В ночь перед скончанием веков.

Верно, мне позволил Бог увидеть,
Как умеют предавать свои,
Как чужие могут ненавидеть
В ночь перед сожжением любви.

Жизнь прошла, но я ещё не умер.
Слава — дым иль мара на пути.
Я увидел дым и обезумел:
Мне его не удержать в горсти!

Я увидел сны врагов природы,
А не только сны моих врагов.
Мне приснилась ненависть свободы
В ночь перед скончанием веков.

Я услышал, как шумят чужие,
А не только говорят свои.
Я услышал, как молчит Россия
В ночь перед сожжением любви.

Вон уже пылает хата с краю,
Вон бегут все крысы бытия!
Я погиб, хотя за край хватаю:
— Господи! А Родина моя?

Вот примерно такое ощущение отчаяния. И второе стихотворение:

Подростки сверстника убили
За две кассеты с рок-звездой,
С портфелей кровь небрежно смыли,
В портфелях – Пушкин и Толстой...

Свои швыряю рифмы в ящик,
Но пусть горит мое окно,
А вдруг в ночи, убийц родящей,
Кого-нибудь спасёт оно?

Замыли кровь, убрали тело,
И спотыкаясь, и спеша.
...А вдруг еще не отлетела
Та удивлённая душа?

Вдруг – здесь парнишка тот суровый, –
Всё топчется в родном краю,
Пытаясь снять венец терновый,
Обнову страшную свою?

Это Николай Дмитриев, лирический поэт рубцовского склада. Как видите, говорить о трагедии 90-ых практически невозможно без апелляции к распятию.

А потому и разговор о новом этапе в жизни России, настоящей великой России, которая сейчас набирает силу, противостоя «новым старым» вызовам, часто не обходится без апелляции к чуду и к воскресению.

Но об этом мы поговорим чуть позже в связи с мифотворчеством в литературе, связанной с СВО.

Новейшие процессы

Я очень быстро пройду следующие тридцать лет. Потому что это было время практически полного отсутствия мифологии. Внешнему литературному процессу она была в принципе чужда. Постмодернизм ориентировался на разрушение мифа. А явления «нулевых» годов вроде «нового реализма» могли лишь мифологизировать собственное писательское эго.

В «патриотическом» литературном процессе в это время продолжался плач о поражении.

В 2006 году выходит роман Веры Галактионовой «Спящие от печали», в 2010 – «Заполье» Петра Краснова. В 2014 году молодой автор Андрей Антипин публикует в журнале «Наш современник» романную по духу повесть «Дядька». Собственно крупные художественные произведения о Великом поражении были написаны, а другого мифа не было и не могло быть создано, пока сама история в 2014 году не ворвалась в литературу и нашу жизнь событиями, которые могли претендовать на подлинную мифологическую силу.

Постараюсь выделить ещё несколько характерных черт этого периода.

В эти годы рождается монополия в литературно-издательском процессе. Та система, где более 90 процентов издательского рынка контролирует один монополист. С ним связан институт литературных премий. С ним аффилированы механизмы продвижения (например, критики, которые пишут о книгах, изданных монополистом и победивших в премиях). Умная эффективная система, которая до недавнего времени представлялась незыблемой. И только когда оказалось, что благодаря этой системе продвигались писатели, ставшие потом иноагентами, появилась надежда на её трансформацию.

Вторая характерная черта – корпоративность. Литературный процесс распался на отдельные корпоративные группы. Была группа, сформировавшаяся вокруг «Русского Букера», был «яснополянский кружок». Самое печальное и страшное, что Союз писателей России в эти годы имел тенденцию к выделению в такую вот корпоративную группу. Здесь – «свои» (не по ценностям даже, а по принадлежности и по самоидентификации с организацией), а там – «чужие» (и даже если они декларируют «нашу» позицию и пишут хорошо, то всё равно какие-то подозрительные, а если ругают Союз писателей, то уж точно – «враги»!).

Конечно, Союз писателей России не может вести себя в логике корпоративной группы. Потому что он должен объединять всех настоящих писателей, которые «за Россию», объединять по степени принадлежности к русской культуре и глобальным мифам, которые концентрируют наши ценности и смыслы. И потому должны быть в Союзе писателей и Кекова, и Кушнер, и Чухонцев, и Даниэль Орлов и многие другие. А личные ссоры, амбиции и дрязги здесь не должны иметь никакого значения.

В некотором смысле Союз писателей России должен быть монополистом в литературном процессе, и не только в финансово-организационном смысле, а в смысле объединений всей современной русской литературы в одно поле, которое нуждается в бережной заботе и разумных и эффективных механизмах продвижения лучших.

И здесь нужно иметь в виду ещё одну характерную особенность последних тридцати лет – практически полное отсутствие причинно-следственной связи между значительностью художественного произведения и его медийной раскруткой. В 1994 году выходит «Пирамида» Леонида Леонова, но о ней практически никто не говорит. Рыночные механизмы в целом не настроены на продвижение высоких художественных произведений. А значит – необходимо с нашей стороны определение вершин и целенаправленная работа по их раскручиванию, нельзя пускать эти процессы на самотёк.

Мифология нашего времени

Те исторические события, которые переживает наша страна, при всей их трагичности и опасности, конечно, соответствуют высокой мифологической ноте.

Мы уже говорили о том, что мифология Великой Победы для нас сейчас чрезвычайно необходима и естественна для консолидации общества на пути к победе в СВО. Поэтому вполне органично, что в романе «Собиратели тишины» победителя Национальной премии «Слово» Дмитрия Филиппова параллель между Великой Отечественной войной и СВО реализуется даже не на уровне декларации, а на уровне художественной конфигурации романа. Он системно построен именно на этой параллели.

Я бы хотел отдельно показать, как современные русские писатели работают с мифом, когда говорят об актуальных исторических событиях нашего времени.

Вот стихотворение того же Дмитрия Филиппова, называется «Илья Муромец»:

– Я однажды встану, и будет толк,
обойду полмира в стальных башмаках.
Верным спутником станет мне серый волк,
Добрый меч заалеет в моих руках, –
Илья Муромец зло говорит во тьму.
Тьма хохочет, укрывшись за потолок:
– Если встанешь, то я за тобой приду,
чтобы снова лишить тебя рук и ног.
И лежит богатырь на своей печи
обездвижен, немощен, сир и слаб.
Басурмане чёрствые калачи
раздают на площади всем подряд.
Только шепчет упрямо Илья в бреду:
– Я не мир с собой принесу, но меч.
Соловей, паскуда, ведь я приду,
чтобы взмахом поганый твой рот рассечь.
И польётся кровь, и взовьётся дым,
задрожат терриконы по всей степи...
Боже праведный, я Твой сын,
дай мне сил, чтобы ношу свою нести!
Но нахально свистит Соловей во тьме,
льётся кровь тягучая через край.
И тогда приходит Господь к Илье
и говорит: – Вставай!

Мы видим здесь удивительную концентрацию. С одной стороны актуальная политическая повестка, те же печеньки Виктории Нуланд, которые раздаются на площади. А с другой стороны – апелляция к мифологическому образу Ильи Муромца, которые лежал на печи 33 года (вот как раз с 1990 до 2022 – ровно 33). Лежал после того самого великого поражения и распятия. Здесь совершенно классическая русская трагедия и совершенно классический русский выход из неё: своими силами не победить, Соловей слишком силён, есть единственная сила, которая может помочь Илье воскреснуть – это Господь, который приходит и совершает чудо. То самое Великое чудо, которое нам сейчас нужно. Которое ведет к Великой Победе.

Удивительно и то, что такая смысловая концентрация, о которой можно читать ещё одну лекцию, обнаруживается в стихотворении, написанном за один вечер в окопе под Авдеевкой. Так собственно и рождается настоящая литература от точного воплощения многих смыслов в едином образе.

А вот второе стихотворение, которое совершенно иначе подходит к теме. Это Вячеслав Куприянов, тоже победитель Национальной премии «Слово»:

Чуден Днепр
Когда не делит свои берега
На левый и правый
Чуден Днепр, когда
Редкая пуля долетит
До его золотой середины
Чуден Днепр при тихой погоде
Когда не льет свои воды
На мельницу нечестивых
Чуден Днепр
И блажен муж
Иже не делит
На левое и правое
Величавую широту
Своей славянской души.

Здесь символическая апелляция и к Гоголю (который, безусловно, является потенциально объединительной фигурой, при условии объединения на базе наших общих традиционных ценностей), и к псалму. И это способ говорить на языке древнего Мифа о самом актуальном.

Конечно, в мифологическом подходе всё не так просто. Если идти вглубь, то можно обнаружить там и недостатки, и искушения. Наверно, самым глубоким анализом этого вопроса в современной исторической ситуации можно считать статью критика и учёного из Краснодара Алексея Татаринова «Русский эпос и его искушения». Отсылаю слушателей к ней.

Заключение

Что же у нас есть сейчас?

Есть великая история Союза писателей России, которая базируется на тех мифах, о которых мы с вами говорили.

Эти мифы поразительно актуальны сейчас, они – наше достояние и наши ориентиры.

Без мифологии Великой Победы нам не победить. Без воли к новому человеку нам не ответить на вызовы, которые перед нами стоят. Без русской классики нам не воспитать новые поколения. Без социокультурной полноты тех концепций, которые лежат в основе Русского мифа, нам не объединить наше общество.

Литература может играть заметную роль в обществе, прежде всего, в создании смыслов. За нами пантеон апостолов Союза писателей России – писатели-фронтовики, Кожинов, Лобанов, Селезнев. Здесь – современные писатели, выражающие те ценности, которые в наших мифах сконцентрированы.

У нас в руках великое достояние, прежде всего, смысловое. И, кроме того, есть теперь административный ресурс и даже ресурсы. И если мы и проиграем, то только самим себе.

Нас как организацию могут погубить – мещанский корпоративный дух, пассивность и нежелание меняться, низкий управленческий и литературный профессионализм, эксплуатирование административного ресурса не на благо организации, а для сведения личных счётов.

Нам нужно стать лучше, чем мы есть, потому что на нашем участке «фронта» мы должны решать задачи, которые важны для страны и нашего народа.

От лица Проектного офиса, своей зоны ответственности, могу сказать, что уже в этом году Союз писателей запустит и уже запустил несколько системных проектов.

Это и Национальная премия «Слово», которая позволяет открывать и награждать наиболее значительных авторов, таких как Дмитрий Филиппов или Вячеслав Куприянов.

Это и конференция «Большой стиль», задача которой осмыслить и даже в некотором смысле – создать литературный процесс, соответствующий масштабам эпохи.

Это новый формат Литературных резиденций, когда каждый писатель в России может предложить синопсис своего произведения на тему СВО, описать маршрут желаемой творческой командировки и (если его заявка покажется убедительной нашим писателям-фронтовикам) поехать в такую командировку.

Это и новый уровень наших Школ литературного мастерства для молодых писателей, в которых теперь появилась серьёзная образовательная программа. А у нас появилась теперь возможность обеспечивать не только проживание, питание и дорогу талантливой молодёжи, но и издавать по итогам Школ первые книги и продвигать их.

Это и фестиваль-лицей «Молодой Пушкин» для студентов и старших школьников, который совместит и образовательно-просветительскую программу, и яркие иммерсивные форматы с полным погружением в пушкинскую эпоху.

Книжные ярмарки, мероприятия на Комсомольском и в регионах, международные поездки – и многое другое.

Конечно, это только формы продвижения того, что соответствует нашим Великим мифам. Задача нашего подразделения в рамках организации – создавать и реализовывать эти формы. Но мне важно показать, что эти формы существуют не сами по себе, не просто как красивые проекты, они придуманы и продуманы так, чтобы тот или иной наш миф подсветить, продвинуть или дать ему воплотиться.

Так лекция о больших смыслах и истории организации завершилась практическими вопросами технологии и проектной работы. Думаю, это правильно. Потому что цель лекции была именно практическая. Мы находимся в определенной точке нашей траектории и важно понимать, куда мы с вами идём, с чем нам нужно работать.

Спасибо за внимание!

______________
* 28 июля в Шолоховском зале на Комсомольском, 13 прошла встреча с Андреем Тимофеевым, писателем, литературоведом, автором концептуальной лекции «Великие мифы Союза писателей России: что нам с ними делать?». Данная статья повторяет (с некоторыми дополнениями и правками) лекцию.

Комментариев:

Вверх