«БЕРЕГИ, ЛЮБИМАЯ, ДОМ…»
О поэзии и судьбе Петра Алексеевича Кучукова (14 февраля 1939 – 1 мая 2001)
Порой мы не вспомним, кто правил страной в ту или иную пору, а вот строки, кем-то написанные тогда, живут в нас и звучат вне времени, удерживают нашу Землю в некоем равновесии, сберегают твою и мою душу.
Рассыпалась клюква по мёртвому озеру
Упавшими звёздами давних времён.
Горячими углями осень вморозила
Во мхи белопенную бархатность волн.
Как искорки света с-под ветра зелёного,
Как будто осколки уснувшей зари,
Насыплю на стол из лукошка плетёного
И тихо шепну: – Не стесняйся, бери!
Бери и полакомься с озера тихого,
Быть может, последним подарком его…
Придёшь на болото глухое и дикое,
И так тяжело уходить от него…
Эти строки своего земляка поэта Петра Кучукова (1939 – 2001) часто вспоминаю, когда невыносимо тяготят заботы дня и хочется на миг закрыть глаза, чтобы мысленно оказаться там, где сердцу легко и спокойно. Так просты они и так утешительны. Как знакомая тишина над клюквенным болотом.
Удивительно, какими путями Господь ведёт человека к его предназначению. Таинственно соприкасаются близкие души…
Я только поступила в институт, когда мы познакомились с главным редактором «Исторической газеты» Анатолием Парпарой. А его раннее детство – это военные годы в оккупации, на материнской родине в Угранском районе Смоленской области. Там же, на границе Тверской и Смоленской областей была деревня и моей прабабушки. Те же землянки, те же окопы, женщины, дети, так же дни и ночи смерть стола рядом.
Анатолий Анатольевич как-то сразу привлёк меня к делам газеты. И я была счастлива этой причастностью к выбранному делу. Он так же внимательно отнёсся и к моим первым стихам. Ничего мне не говоря, сам набрал на компьютере из моей тетрадки в линеечку два десятка стихотворений, сверстал их в маленький сборник, напечатал несколько экземпляров и положил на мой рабочий стол в редакции, когда я вернулась с летних каникул.
Этот сборник я и протянула Петру Кучукову на одном из заседаний литературного клуба, который он вёл в районной библиотеке в очередной мой приезд в Оленино. Пётр Алексеевич жил там, на родине, в Тверской губернии, последние годы своей жизни. Он принял решение: «Я останусь здесь. За тех. // И для этих. И для всех». Он будто боялся:
Не опоздай, ведь жизнь – она не вечна.
Необходимую минуту угадай.
Не то уснут и дом, и лес, и речка…
Не опоздай…
Пётр Кучуков окончил Городковскую семилетку, Зубцовское училище механизации сельского хозяйства, до призыва в армию трудился прицепщиком и трактористом. Ближайший друг и соратник Петра Алексеевича Владимир Фомичёв пишет: «Мы познакомились, когда у него за плечами уже были три года службы в Советской Армии, факультет журналистики Ленинградского госуниверситета, трудовые будни в редакциях калининской и смоленской прессы, рыбохране, “Строительной газете”, русско-болгарском журнале “Дружба”. Мы вместе с ним трудились в российском издательстве художественной литературы “Современник”, создавали газету ‘Пульс Тушина”, стали близкими друзьями. Он был настоящим, светлым, талантливым, душевным, простым, с певучей душой. Досконально знал современную русскую действительность».
Пётр Алексеевич пришёл к известному поэту и журналисту Владимиру Фомичёву, когда тому очень нужна была помощь – он возглавил патриотическую газету «Пульс Тушина», выходившую с 1989 по 1992 годы. А я на десятилетие позже, в 1997 году, пришла к Анатолию Парпаре, когда он почти один выпускал «Историческую газету».
Анатолий Анатольевич Парпара хорошо знал Петра Кучукова, привечал его в Союзе писателей России. В начале 90-х, как и поэт Валентин Сорокин, Парпара выступал в защиту Владимира Фомичёва, когда его восемь(!) лет пытались осудить за публикации о русском национальном самосознании.
Кстати, Фомичёв тоже родом из Угранского района Смоленской области, как и Анатолий Парпара. Главный редактор газеты «Пульс Тушина» и его помощники П. Кучуков и В. Степанов не раз находились под следствием за свои честные статьи о том, какие преступления совершались в 1990-е годы под треск развала Союза. Сегодня всё отчётливее даёт о себе знать эта трагедия разрушения советской империи как единого экономического и культурного пространства…
Два конкурента бились на дуэли.
Он – при деньгах, а я едва живой.
Играли шестигранные шрапнели
Над разудалой русой головой.
То два на два, а то все восемь на семь –
То он, то я тянул на перевес…
Но я, сражённый, первым рухнул наземь,
А он победно на трибуну влез.
И запорхали пламенные речи –
О, сколько мы наслушались речей!
Россия-мать, расправь больные плечи,
Стряхни с себя иуд и палачей…
Это строки Петра Кучукова из октябрьского номера газеты «Пульс Тушина» 1990 года.
А книги его «Зори вербные», «Вечерние росы», «Звезда в колодце», «Высокие ветры», «Зелёные ручьи», «Исповедуемся, господа?», «Слеза социализма» и другие выходили с конца 1970-х годов в издательствах «Современник», «Советский писатель», «Московский рабочий», «Столица», «Рекламная библиотечка поэзии», «Пульс». Добрые слова о поэзии Петра Кучукова в то время сказали фронтовые поэты Н. Старшинов и М. Львов, А. Дементьев, Ю. Пашков, А. Говоров, есениновед Ю. Прокушев, Г. Регистан, Л. Васильева, Г. Ладонщиков, Г. Флоров. Это было литературное время, когда о стихах говорили, стихи переписывали из книг в тетрадки, книга стихов была дорогим подарком…
Прочитав мою книжечку стихов, Пётр Кучуков сказал какое-то очень тёплое напутствие. Подарил мне два своих поэтических сборника, один надписав: «Молодой, талантливой Ирине с пожеланием успехов в поэзии». Это было летом 1998 года. А в мае 2001-го Пётр Алексеевич погиб в автокатастрофе…
Нам сегодня важно вспомнить слово поэта, чтобы понять, осмыслить время, быть может, самое трагическое для Отечества – 1990-е годы. Недаром поэт его сравнивает с событиями гражданской войны 1917 – 1922 годов:
То ли снова – как в двадцать первом, –
Друг – на друга, на брата – брат…
Рвёт стальные – как рельсы – нервы
Перестроечный автомат.
Пётр Кучуков выстрадал это осмысление своими строками и своей судьбой.
После прекращения издания газеты «Пульс Тушина» он вернулся на родину, оставив городскую квартиру, литературную жизнь столицы, профессию корреспондента, в которой имел огромный опыт. Для Петра Кучукова тогда стихли бои, которые вела одна небольшая патриотическая газета и настало время горького осмысления того обмана и грабежа страны, который учинила горстка предателей. А ещё он вдруг почувствовал, что пришло время исповеди перед тихой своей родиной. В стихах «Человек, человек…» он писал:
От стихов ненаписанных сердце забьётся,
Запылает душа от созревших стихов,
И польются слова о российских равнинах,
О тверских и смоленских полях и лесах...
О, Россия! Прости нерешительность сына:
Там, где надо б с врагом откровенно – дубиной, –
Мы играли, как в детском саду, в словеса.
Не врага мы страшились – предательство душу пронзило
Тех, кого мы считали своими навек...
Человек, человек...
В поэзии Петра Кучукова будто отозвались строки Павла Васильева, Николая Клюева, Сергея Клычкова – певцов крестьянской Руси, замученных в 1930-е годы строителями нового порядка в стране. Не было бы раскрестьянивания России в 1920-е – 30-е годы, не было бы и умирания деревни в 1990-е, а следовательно – и экологической катастрофы XXI века. Это звенья одной цепи. Я убеждена в этом.
…А сегодня –
Сегодня отцовский очаг
Навсегда потушив,
Мы с тобою умчались,
К далёкому городу. <…>
Так довольна ли ты,
Что без нас тишина –
Та, что нам была
Жизнью самою завещана,
Станет звуком пустым,
Превратится в пустырь
И завянет, как вдовая женщина?..
Так поэт винил себя, так в нём говорила совестливость.
Отцовские хаты нарушив,
В амбарах закрыв закрома,
Мы отдали городу души,
Как дед бы сказал: задарма…
Эти строки Петра Кучукова перекликаются со строками Анатолия Передреева:
Околица родная, что случилось?
Окраина, куда нас занесло?
И города из нас не получилось,
И навсегда утрачено село.
Все строки Петра Кучукова предельно автобиографичны:
Над холмиком – могильная печать –
Грани… Граница между мной и мамой <…>
…От кладбища вернулся налегке,
Машину бросив на дороге пыльной.
Билет партийный спрятал в рюкзаке
И начал делать крест могильный.
На очередном изломе истории, который все мы помним, поэт верил, взывал к ещё не оглохшим сердцам:
Молчание душит и глушит.
Но некому слова сказать.
Услышьте, – кто Родине служит,
Кому наша Родина – Мать.
«Ищу, ищу последние возможности // Разрозненное вновь соединить» – одинокий крик из русской деревни, как с необитаемого острова. Кучуков – «последний из могикан», он знал, как срубить избу, как вспахать поле. Владимир Фомичёв, которому он помогал строить дом, рассказывал, что Пётр Кучуков попросил, мол, если будешь заводить пчёл, позови меня, я всё это знаю.
Говорил поэт о том, что видел в своей деревне, на своей улице, в соседском доме, а сказал обо всей России:
Давили так, давили эдак,
Травили каждый день и час
И стариков, и малых деток
Из бутылей без этикеток...
Всё было против, против нас.
А мы живём! Детей рожаем,
Дороги строим, сеем рожь,
Встречаем зиму урожаем
И никуда не уезжаем...
Он писал много, плодотворно ему работалось дома, на родине, здесь, где исток трёх великих рек: Волги, Днепра, Западной Двины. Здесь было место его природной силы…
В центре треугольника:
Белый – Вязьма – Ржев.
Из-под куста зелёного
Родился Днепр… <…>
С Днепром пойти ли к Чёрному,
За Обшей ли – к Балтийскому,
Иль за Лусой – к Каспийскому?..
Поэт говорит об этих реках и городах, как о чём-то своём, принадлежащем ему, и оберегаемом им. Он рад был чувствовать себя богатым и щедрым хозяином своей земли.
И вот, сегодня, в 2022 году, я читаю сочинение юной девушки: «Я живу не в самом крупном городе нашей страны – городе N, здесь каждый друг друга знает и мечтает поскорее выбраться из него. Для кого-то причиной служит отсутствие работы, кому-то нужна учёба, а кому-то просто надоели старые дома и мрачный облик наших улиц». Чувствуете ужас от того, что юное поколение стало безродным у себя на родине!?
Вот и хочется призвать на помощь человека, удерживающего всё, что дорого и спасительно – особенно для тех, кто сегодня входит во взрослую жизнь.
Слово Петра Кучукова – нежное и лирическое – было сильно тем, что это говорил человек, который объехал страну, знал, чем она живёт, сражался своим журналистским пером за русское слово и русское пространство. Со своей родовой земли он видел дальше, чем иные могут видеть из чиновничьих кресел или из самолёта чартерного рейса.
…Ведь стихи – не картошку на грядке копать...
Напишу – вот тогда и послушай
Про своих, про мясницких, иль вон – про гостей,
Про нетрезвых политиков наших,
Что шагают, как черти, по грудам костей
Россиян, от бессилия павших.
А услышав сама, и другим передай,
Что жива еще в русской глубинке
Незабвенная наша святая мечта –
Жить по совести, не по дубинке…
Есть у поэтов какое-то печальное чутьё грядущего. Вспомним рубцовское «Я умру в Крещенские морозы», вспомним Лермонтова «Настанет год, России чёрный год…». Предчувствовал и Пётр Кучуков… «Чу! За дальним поворотом леса // Слышатся чужие голоса», – писал он. Как не вздрогнуть, ведь и Николай Рубцов тоже проговаривался: «Я слышу печальные звуки, // Которых не слышит никто».
В холодном зеркале воды
Узнать себя никак не смею,
И лишь в предчувствии беды
Одну мечту в себе лелею:
Дожить до той святой поры,
Когда опять придёт Победа…
– писал Пётр Кучуков в стихотворении «Печальное».
Он не дожил до времени, когда был создан Ельцин-центр, через который нынче школьникам внушают, что Россия и при царях, и при Советах влачила жалкое существование, пока к власти не пришёл, как в народе его величают, ЕБН.
…Ельцина нету. Но ельцениане
Живы и здравствуют в нашей стране –
Губят невызревший лес, бусурмане,
Соки сосут из российских корней.
Словно ползущий лишай, наползают.
Где проползут – там пустынная плешь...
Знают ли вороги? – видимо, знают:
Лес – наш последний зелёный рубеж…
Или вот, другое стихотворение:
Здесь в лучшие годы хранилось зерно,
Здесь совесть людская хранилась.
Предатели пили хмельное вино,
Играли предатели в двадцать одно –
Страну проиграли, с тобой и со мной
Большая беда приключилась.
<…>
Хмельные прохвосты с больной головой
Танцуют похмельные танцы.
Поля зарастают болотной травой...
Идёт по болоту народ чуть живой –
Вся жизнь перечёркнута ржавой кривой,
И правят страной самозванцы.
И всё же Пётр Алексеевич Кучуков – лирический поэт.
Как же я любил –
Не калину горькую
И не бузину –
Ту, голубоокую,
Ту, одну –
Красную рябину,
Чью-то половину…
Порой его лирика обращалась к совсем беззаботному, почти сказочному времени:
Свет в твоём окошке
Вспыхнет,
Снег под валенками
Скрипнет,
Встрепенётся и затихнет
Над колодцем журавель.
Одно из самых заветных стихотворений Петра Кучукова – его «Молитва»:
О любви, любимая, помолчим…
Помолчим, любимая, о любви…
Слышишь – кто-то кричит в ночи?
Чьи-то руки опять в крови.
Чьё-то сердце схвачено льдом.
В чьём-то сердце комок огня…
Береги, любимая, дом
И молись, молись за меня…
Имя Петра Кучукова, поэта настоящего, коренного, с твёрдой гражданской позицией, с отчётливо сложившейся писательской судьбой, должно звучать сегодня не только в Оленинском районе, в Тверской области – в школах и библиотеках, в районных газетах и на радио, но и по всей России. Пусть каждый район, каждая область России расскажет о своём поэте, они непременно там есть. Пусть зазвучит поэтическая полифония России, страна должна говорить о себе из всех самых дальних уголков, молчание – очень тревожный знак. Я говорю о Петре Кучукове, потому что знаю о нём. Пусть кто-то другой расскажет о поэте своего края. Непоколебимая верность Петра Кучукова своим убеждениям необходима, как ориентир, для современной молодёжи. Его творческое наследие принадлежит всем нам и нашим детям. Пора вступать в наследство. И приумножать это доброе слово.
|
| |
Пётр КУЧУКОВ (1939-2001)
Дети войны
В полуземлянках, в полуямах
Под гул далёких канонад
Рожали нас солдатки-мамы,
Похожих на отцов-солдат.
Крестились бабки-повитухи
И низко кланялись заре.
А мы, беспомощные, пухли
И вымирали, словно мухи,
В том, в сорок третьем, в январе.
Не знали мы, какая сила,
Какая чёрная чума
И наших мам, и нас косила…
Но только, видно, жизнь сама
Ждала, чтоб вышли на рассвете
В послевоенной тишине
Войной измученные дети
Свой первый гимн пропеть весне…
Лицом к рассвету
В моей судьбе примет особых нету,
Коль не считать примету из примет:
Я дом построил окнами к рассвету –
Обычный дом. Один за много лет.
Я возводил его над пепелищем,
Над обагренной заревом рекой,
Отцовское наладив топорище
Неловкою мальчишеской рукой.
Теперь-то что – одно воспоминанье
О трудной, но удачливой поре.
А в том году лихое наказанье
Мне виделось в отцовском топоре.
Ломило спину от работы тяжкой,
Болела от заботы голова.
Но в дом, встававший
Над рекой уставшей,
Все новые ложились дерева.
Порой, бывало, до смерти устанешь,
Но тут маманя:
– Тяжело, сынок?
А ты приляг, поспи, родной.
А встанешь –
Доделаешь и пол и потолок...
И вот однажды,
Отдохнув немножко,
Я, по лицу размазывая пот,
Навесил двери,
Остеклил окошки,
И оказалось – прямо на восход.
Хвалила мать,
Поскрипывая дверью,
За этакое чудо-ремесло,
Сестренки были рады новоселью,
Соседки улыбались:
– Повезло...
А нам и правда повезло в то лето
И до сих пор несказанно везет:
Мой дом стоит,
Стоит лицом к рассвету,
Лицом к рассвету уж который год.
И раньше всех у нас в окне лучится
Улыбчивою радугой весна,
И скворушки,
Воробушки,
Синицы
Гнездятся на березе у окна.
Давно уж стала бабушкою мама,
Но внукам улыбается не зря:
Там, за углом, еще закат упрямый,
У нас в окне – рассветная заря.
***
Тишина, карауля вечер,
На нескошенный луг легла.
Не хватило одной лишь встречи,
Чтобы встречей вся жизнь была,
Чтобы ты мне была и песней,
И зарей на рассвете дня,
Ну, а если...
Ушел бы если –
Ты до ночи ждала б меня.
В ожидании сени б вымыла,
Занавесила бы окно...
Тишина.
Словно все здесь вымерло.
И в душе у меня темно.
Эту боль мою не излечат
Ни знахарки, ни доктора..
Не хватило одной лишь встречи
У истоков реки Днепра.
Молитва
О любви, любимая, помолчим...
Помолчим, любимая, о любви...
Слышишь, кто-то кричит в ночи?
Чьи-то руки опять в крови.
Чье-то сердце схвачено льдом.
В чьем-то сердце комок огня...
Береги, любимая, дом
И молись, молись за меня.
Кто-то ищет мой тихий стих,
Кто-то ищет мой крик души...
Коль паду от врагов своих, –
Хоронить меня не спеши.
Я воспряну от нежных слов,
От молитв твоих оживу...
Дай нам, Господи, ясных снов,
Благотворных дел наяву.
И прости, что поем не то,
Что порою не так поем
И божественный звук святой
На потребу дня отдаем.
Но иначе – прости – невмочь,
Когда злая тень сатаны,
Словно долгая темная ночь
Над полями родной страны.
И иного спасенья нет –
Как глаголом возжечь сердца...
Дай нам, Господи, белый свет
И воителя мудреца.
А пока о любви помолчим,
О любви помолчим пока...
Прокати нас, Петруша
«Прокати нас, Петруша,
На тракторе», –
До меня и не обо мне...
Но поют,
Позабыв об авторе,
На родной моей стороне.
Забегу ль на минутку
К матери
Иль к товарищу заскочу:
– Прокати нас, Петруша,
На тракторе!
– Ну, конечно же, прокачу.
Запрягу вороного дьявола
В дилижанс на полста персон,
Увезу молодого и старого
Хоть в соседний,
Хоть в свой район.
А в районе –
базар иль ярмарка,
Иль гулянье народных масс...
У предрика Ивана Маркова
Заседает рабочий класс –
И туда подкачу
С активистами,
С депутатами из села,
С голосистыми гармонистами,
С ребятишками мал мала...
Приглушу до поры до времени
Неумолчный моторный звук.
Лауреаты районной премии –
Прямо с кузова
да на луг.
И пошла веселиться гвардия,
Удивляя районный люд:
Что за шатия, мол, за братия?
Чем торгуют да что дают?..
А для нас –
Торговать ли главное?
Дать – пожалуйста,
Мы дадим
Хоть боярыню-барыню
плавную,
Хоть частушку-припевку
забавную,
Хоть с картинками,
Хоть без картин:
Выходи вперед,
Весели народ!
Маня Ваню разлюбила,
Теперь мой черед...
А когда все дела улягутся
И уймется гулянья пыл,
Я опять запрягу
сто двадцать
В дилижанс
вороных кобыл.
Ребятишек,
Героев,
Тружениц
В одночасье домой домчу...
– Вдругорядь ли
Прокатишь, Петруша, нас?
– Коль потребуется, прокачу-у!..
|
Разруха
Я видел, как рушат Советскую власть...
Двумя тракторами с прицепом
Тросами схватив подстропильную связь,
Взвопил мужичонка фальцетом:
– Клади ее набок, едри ее мать!.. –
И бревна слезились при этом.
Здесь в лучшие годы хранилось зерно,
Здесь совесть людская хранилась.
Предатели пили хмельное вино,
Играли предатели в двадцать одно –
Страну проиграли, с тобой и со мной
Большая беда приключилась.
Сначала тащили, что плохо лежит,
Что стоит чего-то на рынке,
Потом потащили любой дефицит,
И даже с могил поименный гранит...
А тот, кто не тащит, сурово молчит
И молча идет на поминки.
Хмельные прохвосты с больной головой
Танцуют похмельные танцы.
Поля зарастают болотной травой...
Идет по болоту народ чуть живой –
Вся жизнь перечеркнута ржавой кривой,
И правят страной самозванцы.
Моя любовь от предков древних
Моя любовь от предков древних –
Люблю я землю, на которой рос,
Зеленый ветер над родной деревней
И шелест засыпающих берез.
Там под окном в сиреневом тумане
Я так любил подслушивать рассвет...
Зовут меня мои односельчане
Туда, где жили прадед мой и дед.
Приеду ль я?
Приеду –
непременно! –
В тот край, где на рассвете петухи
Поют, как в старину, беспеременно,
Где колос каждый просится в стихи.
Приеду.
И, наверное,
не в отпуск –
Пройдя деревню вдоль и поперек,
Зайду ль к друзьям на пару папиросок,
Иль к деду-старику на огонек, –
У всех найду к судьбе моей участье,
Как будто мы – единая семья...
О, край родной!
Благодарю за счастье:
Моя деревня – родина моя!
Вазуза
У Вазузы русло узкое,
Крутые берега.
Бьет ключом вода вазузская
Из чудо-родника:
Из подземного, целебного.
Из древней глубины...
Ручейком по полю хлебному,
Целуя ветки вербные,
Бегут земные сны.
У Вазузы русло звонкое,
Певучая волна.
Берега, как брови, тонкие,
Во взгляде – тишина,
Дремлет поле яровое,
Спят окрестные леса...
Шелковистою травою
Прикрываются весною
Удивленные глаза.
Ой, Вазуза ты, Вазуза –
Волги младшая сестра...
Завязали ленту в узел
У зеленого костра.
Перекрыли путь-дорогу,
Заарканили волну –
От Зубцовского порога
Не пускают больше в Волгу
Голубую тишину.
Запер волны на просторе
Кто-то сильною рукой.
Было поле, стало море
Рядом с Яузой-рекой.
Ой, вазузские криницы,
Ой, крутые берега!
Суждено вам породниться
С белокаменной столицей
Звонкой влагой родника.
Бусурмане
В наших лесах объявились пришельцы -
Рубят и валят под гул бензопил, -
То ли мошенники, то ль погорельцы,
То ли из тех, кто Россию сгубил.
Ельцина нету. Но ельцениане
Живы и здравствуют в нашей стране -
Губят невызревший лес, бусурмане,
Соки сосут из российских корней.
Словно ползущий лишай, наползают.
Где проползут - там пустынная плешь...
Знают ли вороги? - видимо, знают:
Лес - наш последний зеленый рубеж.
Валят, вывозят - и деньги на бочку.
Валят, вывозят - вся прибыль в карман.
Граждане! Люди! Поставим ли точку
Хищным разбоям лесных бусурман?
Павшим за Родину
Нас не смогли сломать фашисты,
Французы не смогли сломить,
Предатели ж и карьеристы
Сломили - что тут говорить...
Сломали всё, что мы имели,
Что строили и берегли...
Шестиконечные шрапнели
Накрыли нас, и мы - легли.
Антироссийские кликуши
Со всех экранов и газет
Помои льют на наши души -
Нигде от них спасенья нет.
Вам хорошо - вы победили
И можете спокойно спать.
А мы врага в свой дом впустили,
Мы сами дьявола взрастили...
Скажите - как его изгнать,
Чтоб отвести людские беды
И снова встать на светлый путь,
Чтоб наши гордые Победы
На нашу Родину вернуть?..
Человек, человек...
Обещал не писать политических виршей,
Обещал не читать на народе стихов...
Но ведь я же поэт, хоть немножко и бывший
С полурусской фамилией - П. Кучуков.
Но когда сквозь дожди солнца луч не пробьется,
Но когда сквозь туман не видать берегов -
От стихов ненаписанных сердце забьется,
Запылает душа от созревших стихов,
И польются слова о российских равнинах,
О тверских и смоленских полях и лесах...
О, Россия! Прости нерешительность сына:
Там, где надо б с врагом откровенно - дубиной, -
Мы играли, как в детском саду, в словеса.
Не врага мы страшились - предательство душу пронзило
Тех, кого мы считали своими навек...
Человек, человек...
Горько плачет на взгорке седая осина,
И березовый свет у российских околиц померк.
Человек, человек...
|
