5 лет назад, 7 июля 2019 года, закончил свой жизненный путь Николай Николаевич Старченко (1952-2019), член Союза писателей России, лауреат литературных и журналистских премий, Заслуженный работник культуры РФ, Почётный гражданин Суражского района Брянской области, кандидат филологических наук, основатель и главный редактор журнала «Муравейник», талантливый писатель и страстный краевед. То, что Николай Николаевич родился в небольшой лесной деревне с милым названием Осинка, во многом определило его судьбу, творческий путь и главную тему в журналистике и литературе. Многие герои его рассказов родом из брянской глубинки. Публиковаться он начал рано, ещё учеником восьмого класса, в Суражской газете «Восход». Успешно закончил факультет журналистики Ленинградского университета. Прошёл школу областной и центральной прессы от корреспондента до главного редактора, возглавлял Орловскую областную молодёжную газету, журнал «Юный натуралист», а в феврале 1994-го основал первый в России детский журнал о природе для семейного чтения «Муравейник», девизом которого сделал слова: «Детство. Семья. Природа». Новый журнал благословил сам Валентин Распутин, а знаменитый Василий Песков многие годы, до самой своей кончины, вёл здесь ежемесячную рубрику «Дядя Вася рассказывает…». Московская областная детская библиотека так выразилась о роли журнала: «Благодаря журналу «Муравейник» библиотеки России вышли на новый уровень в деле экологического просвещения и воспитания у подрастающего поколения любви и уважения к родному краю, природе и её обитателям». Яркие экологические акции «Муравейника» - возрождение Дня птиц, защита и учёт лесных муравейников, экспедиция «Оберег» по всей границе России с целью защиты наших природных ресурсов, поддержка Дня зимующих птиц – снискали журналу большую любовь и уважение со стороны читателей. Свидетельством читательского интереса к «Муравейнику» служат многочисленные награды журнала, который стал Лауреатом премии I степени Центрального федерального округа, Лауреатом премии Всероссийского конкурса «Патриот России», Всероссийской премии имени П.П. Ершова, удостоен грамот Правительства Москвы, Федеральной службы лесного хозяйства России и многих других. Н.Н. Старченко вёл большую деятельность по сбережению и восстановлению исторических, культурных и природных памятников. А началась эта подвижническая деятельность ещё в апреле 1967 года, когда 14-летний школьник Коля Старченко написал в районную газету о подвиге кавалеристов, погибших в августе 1941 года у его родной деревни Осинки. После этой публикации на месте боя был поставлен скромный обелиск, а затем и памятник героям-кавалеристам. Николаю Николаевичу было близко творчество И.С. Соколова-Микитова. И когда в феврале 2000 года, в день 25-летия со дня кончины писателя, он приехал в Угру, то был потрясён тем, что в деревне Полднево сохранился дом Соколовых-Микитовых, перевезённый из соседней деревни Кислово. В доме были пустые окна, выдранные дубовые полы, худая крыша, разобранные печи. Практически остались одни стены. Николай Николаевич решил спасти родной дом писателя. С тех пор он приезжал сюда снова и снова, исходил все места, связанные с писателем. По его инициативе в 2004 году журнал «Муравейник» объявил акцию по сбору средств на восстановление дома писателя в Полднево, был открыт специальный счёт, куда поступали пожертвования. Неоднократно Николай Николаевич публиковал статьи в «Литературной России», «Парламентской газете», «Сельской жизни», чтобы привлечь внимание общественности. И теперь на родине писателя, в его спасённом доме открыт первый в России музей И.С. Соколова-Микитова. Вместе с прославленным журналистом Василием Песковым в 2002 году они разыскали место, где стояла деревня Хорёвка из тургеневского рассказа «Хорь и Калиныч» и установили там памятный столб с надписью «Здесь стояла усадьба Хоря (рассказ Тургенева «Хорь и Калиныч»)». А затем было найдено место действия рассказа «Певцы», куда теперь проложены экологические тропы. Добавим сюда и спасение в 2014 году от зарастания кустами знаменитого луга, где после очерка Николая Николаевича был создан литературно-краеведческий музей «Бежин луг». Названия книг Н.Н. Старченко – «Черёмуховые холода», «Будет день», «Косогор», «Небесная подкова», «Закрайки», «Сутоки», «Тень белого дерева», «Счастливая жизнь» – говорят о близости к родной земле и природе. С ностальгией вспоминал Н.Н. Старченко своё детство и искренне признавался: «Нет, пожалуй, такого дня, чтобы я не вспоминал наш старый дом, где родился шестьдесят лет назад». Другие теперь хозяева у него, но не знают они, что на изящной крыше крылечка спрятана «тайна» маленького Коли – «несколько совсем маленьких, почти невесомых золотистых стружек-завитушек». Наблюдение за окружающим миром, участие в домашних делах, желание исследовать, путешествовать, размышлять помогли Н.Н. Старченко стать «ярким певцом природы» (М. Фокин), человеком «с талантливым взглядом и неравнодушным сердцем» (С. Есин). 
 |
|||||
Николай СТАРЧЕНКО (1952-2019)РАССКАЗЫРЕЛИ Верёвочные качели у нас в деревне назывались релями. Они и вправду реяли над землёй… Навязанные на брус между двумя старыми вязами, что росли на видном месте, на пригорке, рели притягивали к себе детвору со всей деревни. Они, особенно по весне, и часу не висели не занятыми, не было им передыху! Я любил кататься на релях в одиночку, летом, когда старшие ребята были в поле. Подойдёшь под вязы жарким полднем, постоишь минуту в тенистой прохладе, примериваясь… - вот сейчас вскочу на дощечку и начну-начну летать! Любил при этом, стиснув покрепче верёвки, зажмурить глаза – было жутковато-радостно, таинственно. И вот однажды, взлетая и падая с зажмуренными глазами, я вдруг услышал рядом: - Что прижмурился? А крий Господь, сорвёсси? Внизу стояла наша деревенская старуха Марфа, сердито морща своё всегда суровое, нелюдимое лицо. - Не сорвусь… - неуверенно ответил я и качаться перестал. Под тяжёлым взглядом Марфы хотел и совсем спрыгнуть на землю, но она неожиданно спросила: - А Дегтярёвку не видно? - Не-е… Только чуть-чуть верхушка тополя. - Ну-ну, ета тот, у церквы… Покуль не разурили, дак с релей была видна. Качнёсся высоко – а маковка мельк! И сердце, кажись, засияет. А уж коли зазвонят… Я затих на релях, слушая. - Ух, звоны-то, звоны по праздникам были!.. И по кажному человеку звонили. Если помер. Батюшку известят, а тот сразу звонаря на колокольню шлёт. Наш приход большенный был, да и колокол хороший, так что всюду по округе чутно его… В поле али по хозяйству займаешься. А тута колокол доносит. А вроде же и праздника сянни нема и час неурочный. Выпрямишься, вслухаешься… А оно-то протяжно, запечально так… бом – бом- бом… И все-то людички кругом знают, что душа христьянская преставилась. Не то, что сщас! – осуждающе глянула на меня. – Поскорей человека в ямку. Покачала головой, вздыхая, и разрешила: - Да ты ничего, катайся… Я сама рели любила. Даже в девках уже! Всё старалась повышей залететь, церкву нагледить. Думно было, дуре, что повезут скоро под венец в ету церкву… - И повезли? – вырвалось у меня. - Свозили… - неодобрительно поджала губы, удивляясь, видно, моей смелости – всё же неприступная была старуха! – и закончила с усталой горечью-укором: - Да тольки хозяйна мойго и сынов двоих на войне побили. Тольки с релей радости и нагледила… СЧАСТЬЕ В тот, теперь уже далёкий год, мы с братом всю зиму, после уроков и в выходные, собирали для лесничества сосновые шишки. Как сейчас вижу себя в старой, с выпирающей из дыр ватой фуфайке, с топором в руках, сидящим на верхушке низкорослой корявой сосны и брата – он стоял по пояс в сугробе и показывал мне рукой, какой рубить сук: ему снизу лучше видно, где больше шишек… Деньги нам выплатили почему-то только летом – помню, как прямо из лесничества мы пошли пыльной дорогой в большое село Нивное, как долго выбирали в магазине велосипед, боялись, что выберем плохой, с каким-нибудь скрытым изъяном… И потом вели его в руках семь километров до нашей деревеньки – не садились, помня слова рассудительного продавца: «Регулировку ему надо дать, кто в этом понимает». В регулировке понимал наш сосед – тракторист, и уже вечером того же дня мы с братом по очереди гоняли на нашем новеньком, легком, как ветер, велике по деревенской улице. Как ревниво мы следили за тем, чтобы один не покатался дольше другого, как строго говорили друг другу: «Гляди, не врежься куда-нибудь!» И как обрадовался я, когда за каким-то делом мать позвала брата в дом, - принажав на педали, тут же помчался за деревню. В грудь сразу наплыла чистая и зябкая свежесть вечереющего поля, жестковатая тропинка среди спеющего овса стремительно понеслась мне навстречу. Высокие колосья с сухим треском хлестали по ногам, и пряный цвет овса обдавал меня сизыми брызгами пахучей пыли. Краем глаза я видел, как на западе, пониже идущей куда-то в сторону грозовой тучи, разливался, ярко пламенел закат… Я одним махом проскочил всё поле, постоял немного на его краю; назад ехал уже спокойнее и, чувствуя на себе живое вечернее дыхание земли, думал: «Неужели же человек может быть несчастным?» И тут же отвечал: «Нет!» В тот, теперь уже далёкий год…
СТАРЫЕ РУСЛА Вроде бы и притерпелся за тридцать лет, что почти все речки в округе выпрямлены всеосушающими мелиораторами, но окажусь в родной деревне весной, в самый разлив… И замрёт сердце, увидев старые русла! Они оживают на неделю-другую, в них течёт и стоит талая вода. В них любят дневать разодетые селезни… С какого-нибудь пригорка далеко видишь, какой неповторимо красивой была прежняя речка. Каждая её заводь, каждый поворот-изгиб о чём-то тебе говорят, о чём-то напоминают. Полнятся живой силой в душе и твои собственные старые русла… И так жаль, что половодье быстро спадает! И спешишь-спешишь к ненадолго воскресшей речке, к её прежнему неподневольному течению. Ведь понимаешь: с каждым годом всё труднее оживать старым руслам…
ЗАИПУТСКИЙ КУСТ Наши лесные края заселялись не сразу, с натугой. Многих пугал тёмный брянский (дебрянский) лес. Попадалась такая глухомань, что не пройти, не продраться. Раз заупрямились люди: не пойдём дальше в эти дебри. А боярин будто бы им в ответ: «А вот вам и путь». И показывает на реку, что выносит свои глубокие воды из непроходимой чащи. Так и назвали водную дорогу – И-путь. Со временем, в речевом половодье, догнала первая буква остальные, и навсегда потекли они вместе: Ипуть. В моих родных местах река как раз в своей половинной силе. Ещё не добравшаяся до городов вода – светлая, чистая. А какие тихие плёсы, какие тёмно-голубые омуты под крутоярами, с нависшими плакучими ивами, а какие былинные дубравы среди заливных лугов! Часто-часто слышал я в детстве: «В нашем заипутской кусте… По всему кусту… От самого заипутского куста…». И представлялся мне какой-то огромный, невиданный куст, который поднялся, наверное, до самого неба и отгораживает нас от всей остальной земли. Когда же подрос, то узнал, что так привычно называют нашу небольшую – в полтора десятка деревень – округу, отделённую рекой Ипутью от остального района. Когда я теперь по дороге из Москвы поворачиваю от Рославля резко на юг, на Ершичи, меня сразу охватывает волнующее чувство близкой родины. Оно, это чувство, ещё больше усиливается, когда вскоре переезжаю по мосту через реку и мои губы невольно шепчут: «Ну, здравствуй…». Это Ипуть, невдалеке отсюда начинается. Мне ехать по дороге напрямки ещё около сотни километров, а Ипути добираться до моей родины своим извилистым ходом-течением в два раза длиннее… Обычно в первые два дня по приезду я не столько охочусь, сколько просто обхожу, соскучившись, заветными тропками и лесными дорожками всю округу. И только на третий день выхожу к самой Ипути. Наверное, и та неспешная, задумчивая вода, с какой мы поздоровались под смоленскими Ершичами, уже дошла сюда. Стою на правом, высоком берегу и совсем даже не думается возвращаться туда, за реку – откуда приехал. Подержи, подержи меня у себя подольше, Заипутский Куст! Читайте также: Николай Старченко РАССКАЗЫ |
|||||
Наш канал
|
|||||
|
|||||
| Нажав на эти кнопки, вы сможете увеличить или уменьшить размер шрифта Изменить размер шрифта вы можете также, нажав на "Ctrl+" или на "Ctrl-" |
|||||
|
|
|||||
|
|
|||||
